— Кто будет охранять самолет?
— А сам как думаешь?
— Местная служба безопасности?
— Скорее всего.
— Прямо вот тут, на площадке?
— Не знаю. Это придется контролировать тебе.
— Я что-то не вижу английского борта.
— Он мог убыть восвояси. Извини, но я не стал спрашивать у комиссара, на чем прилетели британцы и куда подевался их самолет. В общем, как устроишься сам, разместишь людей, наладь контакт с начальником службы безопасности аэропорта. С ним и решай вопросы. У меня хватит забот на полигоне.
— Понял.
— А если понял, Олег, то завершай разгрузку, закрывай борт. Готовьтесь к выезду.
— Да, товарищ полковник. — Командир основного экипажа улыбнулся и направился к самолету.
Помощник доложил:
— Леонид Андреевич, станция готова к работе.
— Трубку!
Капитан Холин передал начальнику трубку, внешне похожую на радиотелефон.
Серданов набрал длинный номер.
Послышались гудки, затем грудной мужской голос:
— Адаксин!
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор, это полковник Серданов. Извините, что разбудил, но я исполняю ваш приказ.
— Я не спал. Работа, черт бы ее побрал.
— Понял. Докладываю, Георгий Борисович, мы на месте, в аэропорту Парамарибо.
— Принял, хорошо.
— Все здоровы, немного устали.
— Понятно дело, почти половину суток в воздухе, да еще на борту транспортного «семьдесят шестого».
— Нас встречал комиссар ООН Андре Канте.
— И как он тебе?
— Да как все чиновники ООН.
— Что решено по экипажам?
— Им предоставляются номера в гостинице при аэропорте. Подполковник Шутов будет лично и совместно с начальником службы безопасности аэропорта контролировать борт. Моя команда вместе с комиссаром через полчаса отправится в лагерь, на полигон Санкери. По заверению Канте, там созданы все условия для проживания, подготовки и собственно состязаний.
— Иначе и быть не может! Статус финала очень высок. Вы там, на полигоне, поаккуратней. Не забывайте, что за вами будут смотреть во все глаза члены жюри, соперники, охрана. Возможно, и СМИ ведущих стран мира, в основном, как ты сам понимаешь, наших лучших друзей, то есть американские.
Серданов немало удивился и проговорил:
— Какие СМИ, Георгий Борисович? Состязания закрытые. Раньше журналистов к ним и близко не подпускали.
Генерал вздохнул:
— Придется напомнить тебе известную фразу Гераклита: «Все течет, все изменяется».
— С чего вдруг изменились правила?
— Мир, Леонид, становится все более открытым. Как это модно сейчас говорить, толерантным. Хотя этот термин, наверное, в нашем случае не подходит. Конечно, далеко не факт, что в Санкери допустят журналистов, но такое может случиться. Ты просто имей это в виду.
— Да, мир становится все более открытым и агрессивным.
— Не будем философствовать, Леонид. Сконцентрируйся на выполнении задачи. Подчиненных настрой. Вы должны победить. Иной вариант не рассматривается. У нас в центре десятки многомиллионных контрактов, которые только и ждут подписи. Но она появится лишь при наличии лицензии. Дальше продолжать?
— Не надо.
— Я доложу наверх, что команда в Суринаме. Обо всем сообщу. Ты свяжись со мной, как обустроишь команду на полигоне и оценишь обстановку в Санкери. Только, ради бога, Леня, не забывай, что разница во времени между Москвой и Суринамом составляет пять часов.
— Я все прекрасно помню.
— Удачи и до связи!
— Благодарю, до связи! — Полковник передал трубку помощнику и распорядился: — Сворачивай аппаратуру!
Капитан убрал станцию, работы закончились. Команда Серданова и экипажи сели в машины и автобус и направились к служебному выезду.
У Ил-76 встали два вооруженных охранника.
Гости из России действительно выбрались за пределы аэропорта без каких-либо проверок. Небольшая колонна встала на площадке, где ее ждали Андре Канте и какой-то местный чиновник. Комиссар не стал представлять его, сказал лишь, что этот человек покажет экипажам гостиницу и объяснит правила проживания в ней.
Автобус с пилотами поехал к современному четырехэтажному зданию с большими открытыми балконами.
Проводив его взглядом, Канте повернулся к Серданову и сказал:
— Прошу занять место в машине и следовать за моим автомобилем. В случае необходимости остановки подайте сигнал фарами.
— Хорошо.
Колонна выехала на дорогу, ведущую к полигону Санкери, минуя Парамарибо, через город Гронес. Начальник команды ехал во внедорожнике, за рулем которого сидел его помощник. Все остальные устроились в фургоне.
Вскоре капитан, следовавший за машиной комиссара ООН, покачал головой и проговорил:
— Да уж. Ну и дела.
Серданов взглянул на него:
— Что такое, Рома?
— Обидно, Леонид Андреевич.
— Не понял. Из-за чего или кого обидно? На что?
— Вы на дорогу посмотрите.
— Ну и что? Хорошая дорога, ровная, широкая.
— Вот именно, что хорошая, даже слишком. Ни одной колдобины, скола асфальта. Как зеркало. Это второстепенная дорога в каком-то богом забытом Суринаме. Об этой стране в России многие вообще ни разу не слыхивали. Бывшая колония, где процветала работорговля. Дороги же лучше, чем в хваленой Германии. А у нас в России такую найдешь? Не на подъездах к резиденциям высоких чиновников или к особнякам некоторых народных избранников, а хотя бы в километре от Кремля? Без толку. Чего уж говорить о других, региональных? Что у нас за страна, Леонид Андреевич? Космические корабли строим, реактивные двигатели, несмотря ни на какие санкции, в США продаем, новые системы вооружения, лучшие в мире военные самолеты производим, а дороги сделать не можем.
Полковник усмехнулся:
— Не напрасно же классики русской литературы и философии говорили, что в России две беды — дураки и дороги. Это, Рома, наша отличительная особенность.
— Да, скажите еще, что национальная гордость.
— Ладно, давай оставим эту тему. Когда-нибудь и в России все наладится.
— Не думаю, что мы застанем это.
— Пусть хоть потомки поживут хорошо.
Капитан проговорил:
— Впереди мост. — Он взглянул на навигатор. — Река Комейне. Половина пути. Скоро прибудем на полигон. А мост-то, Леонид Андреевич, с двойным ограждением, с отбойниками. Это в такой глуши!..
