Полет всем изрядно надоел. Да и не мудрено. Расстояние от Москвы до Парамарибо составляло более десяти тысяч километров. До Канарских островов почти шесть часов лета. Там легкая разминка и выгул собак во время дозаправки. Это всего два часа, потом вновь на борт и в воздух. Прошло еще четыре часа.
Из кабины вышел мужчина с майорскими погонами на рубашке.
Начальник команды сквозь шум двигателей спросил:
— Сколько еще лететь, Паша?
— Два часа двадцать минут, Леонид Андреевич.
— Связь с аэропортом поддерживается?
— Недавно говорили. Аэропорт готов принять нас.
— Что за аэропорт?
— Не Домодедово и не Шереметьево. — Майор улыбнулся. — Но вполне нормальный аэропорт. Две полосы длиной по три тысячи метров, пара терминалов, международный статус. Диспетчеры дело знают. Заверили, что сложностей с посадкой не будет. Сезон дождей прошел, полоса сухая, ветер встречный, в пределах допустимых значений. Нормально сядем, товарищ полковник. Как собачки ваши? Им, наверное, хуже всех приходится.
— Ничего собачки. Им не привыкать. Правда, столь долго они еще ни разу не летали. Да, какая у нас разница во времени между Москвой и этим самым Парамарибо?
— Лучше просто Парбо. Местные жители так город называют. А разница пять часов. — Майор, пилот посмотрел на часы. — В Москве сейчас четырнадцать, в Парбо будем ориентировочно в девять двадцать по местному времени.
— Аэропорт в городе?
— Нет, в сорока пяти километрах южнее. От Йохан Адольфа Пенгеля — это название аэропорта — до полигона восемьдесят километров.
— Спасибо за информацию.
— Есть еще сведения, которые наверняка несказанно обрадуют вас.
— Ты о чем?
— О погоде, конечно. Климат в Суринаме, товарищ полковник, жаркий. Сейчас в Парбо тридцать восемь градусов.
— Сколько же будет днем?
— Больше сорока, это точно. Плюс повышенная влажность.
— А ночью?
— Ночью прохладнее, до тридцати градусов.
— Хорошо сказал, прохладнее.
— А у вас что, нет информации по Суринаму?
— Есть. Вся информация в ноутбуке, да только включать его желания нет. Незачем. Все можно узнать у пилотов, отличающихся необычайной эрудицией.
Майор рассмеялся:
— Тоже верно. Но вопросы о флоре и фауне республики прибытия не задавайте, смотрите в компьютере.
— Что нам до этой флоры и фауны? Мы не более чем на неделю разместимся в лагере, где будут созданы все условия для комфортного проживания и работы. Вот только жара. Во время состязаний это плохо. Хотя наши собачки в ЮАР отработали просто отменно. Там тоже было совсем не так, как в Подмосковье.
— Ладно.
Второй пилот прошел к туалету, вернулся в кабину. Полет продолжался.
Старший лейтенант Снегирев толкнул капитана Пахомова, указал на вольер с его подопечным:
— Что-то твой Амур, Юра, загрустил.
Пес услышал свою кличку, поднял с лап голову, наклонил ее в сторону. Он словно пытался понять, что говорят люди.
— Спокойно, Амур, отдыхай, — сказал Пахомов. — От такого перелета не только загрустишь, но и завоешь. Не понимаю, почему в министерстве нас решили бросить в Америку «семьдесят шестым»?
— Ты предпочел бы «Боинг»? — Снегирев улыбнулся.
— На «Боингах» у нас начальство летает. Нам подошел бы и Ту-154. У него и скорость выше, и кресла нормальные, куда удобнее, чем эти лавки, и шум в салоне не такой, а дальность полета практически не уступает Ил-76. Если километров на сто, не больше.
— «Тушка», наверное, керосина жрет больше. Сам знаешь, что у нас в стране с горючкой напряженка. Вернее сказать, она есть, да только стоит дороже коньяка. А в министерстве деньги считать умеют. Решили сэкономить.
— Что-то я не видел, чтобы генералы на себе экономили. Ты когда в последний раз был в министерстве?
— Не вспомню. Да и что мне там делать?
— А я — месяц назад. Там, Сеня, такие иномарки стоят со служебными номерами, что нам всей группой за полную выслугу не купить. На этом не экономят.
Снегирев пододвинулся ближе к Пахомову.
— Это все так, но вот честно мне скажи. Будь ты генералом, начальником главка, не воспользовался бы должностью, чтобы, так сказать, улучшить свое материальное положение? Только честно, Юра.
— Нет!
— Ну да, на денежное довольствие жил бы. Жена твоя продолжала бы детей в школе учить. Пацан твой ходил бы в обычный детский сад. Ты мне, Юра, лапшу-то на уши не вешай. Я еще не встречал такого идиота, который отказался бы от бабла, если оно само в руки идет.
В разговор вступил прапорщик Лобачев:
— Ну и чего ты, Сеня, гонишь? Я и сам бы копейки не взял, потому как натура у нас совсем другая. Вам, ребята, как ни прискорбно, генералами, да еще в министерстве, не быть.
— Чего это? — спросил Снегирев.
— Слишком вы правильные. А таких персонажей по карьерной лестнице далеко не пускают. Да, ордена, медали, премии — это пожалуйста, но чтобы лампасы? На них есть претенденты из другой среды. Вот мне и обидно за вас.
— А с чего тебе, Витя, обидно за нас, а не за себя?
— Так я кто по званию? Просто прапорщик. Максимум, на что могу рассчитывать, — это старший прапорщик. Разница не велика. Учиться мне уже поздно, так что оставшиеся десять лет отношу две звезды на пустом погоне и уйду в запас, на заслуженную пенсию. Дома, понятное дело, сидеть не буду, но для нас на гражданке всегда работа найдется. Хорошие кинологи и саперы везде нужны. У меня, кстати, раньше на лестничной площадке мужичок один жил, Эдик. Шустрый такой. Пришел женихом в хату невесты, быстро развелся. После этого бывшая супруга ушла из хаты к родителям. Как он уж это дело провернул, не представляю, но осталась дамочка без квартиры. Эдуард тоже недолго там жил, продал, чтобы вопросов со стороны родственников супруги стало меньше, съехал. Недавно встречаю его у ресторана, рядом с моим домом. Я этого типа сначала не узнал. Такой франт стал, костюм черный с иголочки, галстук желтый, рубашка белая, ворот вразлет, туфельки лакированные, на пальце гайка с недешевым камнем. Подъехал на «крузаке», да не сам, а с водилой. Тот тоже в костюме. Как на парковке встал, из тачки вылез, дверку боссу открыл. Уж и не знаю, чего я на него посмотрел, но узнал. Да, Эдик. И он меня припомнил. Руки в стороны, обниматься лезет. Чтобы понятно было, почему у него такое отношение ко мне, объясню. До развода он на поддержанном «Ниссане» ездил и как-то раз поставил его на мое место. А тут я подскочил. Непорядок же. Выговариваю ему, мол, не надо так делать. А он меня по адресу, всем известному. Вы же знаете, что я не люблю наглецов. Эдик еще и поддатый был. Сунул я ему в репу, он в сугробе и закопался.
