Помещение лаборатории делил на две равные части ряд железных несгораемых шкафов с сейфовыми замками, поставленных спинами друг к другу. Три массивных шкафа стояли плечом к плечу дверцами на запад, еще три прикрывали их ржавые тылы с востока. Некоторые шкафы были плотно заперты на ключ, защищая от возможного пожара и праздного любопытства скучающих аспирантов научные тайны ушедших десятилетий. Остальные шкафы, наоборот, не закрывались вообще – сейфовые металлические штыри их замков торчали во все стороны своими ржавыми зубами. Вдоль стен рядами стояли казенные столы странного рыжего цвета на черных металлических опорах. По негласному правилу левая сторона лаборатории с одним рядом металлических шкафов, несколькими столами и половиной окна стала вотчиной «стариков» – бородача и сердобольных тетушек. Помимо мебели здесь томились в заточении под полиэтиленовыми чехлами два компьютера. Видимо, руководство лаборатории придерживалось философского принципа, согласно которому стоящие часы два раза в сутки показывают абсолютно точное время, а выключенный компьютер бережет сотрудникам уйму рабочего времени. Был здесь и старый, как песочные часы, матричный принтер, перфорированная бумага для которого закончилась на складах раньше, чем «Санчес-сперматозоид» нашел свою «Санчес-яйцеклетку». Но главным достоинством этой половины комнаты была импровизированная кухня, состоявшая из небольшого урчащего холодильника, разделочной доски, усыпанной крошками хлеба, многочисленных баночек с чаем, растворимым кофе и сахаром, россыпи ложек и вилок с институтским штампом, а также нескольких чашек с вековым чайно-кофейным налетом. Большой охотничий нож с инкрустированной ручкой в кожаных ножнах предусмотрительный Долгов держал в ящике своего стола и доставал только в самые ответственные моменты – порезать колбасу или сорвать жесткую пластиковую ленту с новой коробки канцелярской бумаги.
Противоположная сторона помещения, за металлическими шкафами, стала «молодежной». Именно здесь, разгребая завалы старых бумаг, начали обустраиваться Санчес и Димыч. На этой половине имелись такие же древние столы, два разваливающихся стула с истлевшей обивкой и большая школьная коричневая доска, предназначенная для меломарания. Повесить ее было некому и некуда, поэтому она разместилась в «молодежном» углу и угрожающе шаталась каждый раз, когда кто-то пытался до нее дотронуться.
Утром, когда бодрый Гриша отправлялся с визитами к своим институтским знакомым, оставив на столе дымящуюся кружку чая и бумаги с какими-то нарисованными от руки схемами, Санчес и Димыч, неспешно подтягиваясь в лабораторию, чувствовали себя там нищими родственниками. Ближе к вечеру, под защитой длинных закатных теней, они уже без зазрения совести воровали оставленные без присмотра печенье и вафли на «стариковской» кухне.
Когда небо закрывали глухие темно-серые тучи, помещение становилось как будто больше. Пыльные светлячки замирали в воздухе, вентиляторы компьютеров гудели как-то тревожнее, тени прятались под шкафы. Можно было прислониться лбом к стеклу и смотреть вниз. Там, перед входом в институт, капли дождя, а потом уже и хлопья снега беспокоили стаи вечно недовольных ворон.
Когда щелкал выключатель и электрический свет, отражаясь от двойных стекол, снова возвращался в комнату слепящим потоком, граница между мирами стиралась. Молчаливо-сосредоточенным людям, сидевшим по обе стороны железных шкафов, вдруг начинало казаться, что они – часть одной команды, выполняющей какую-то важную и ответственную миссию по численной оптимизации очень сложной производственной системы. Жизнь и тех и других наполнялась смыслом.
Никто из обитателей этой обшарпанной комнаты не осознавал, что уникальные научные разработки, способные перевернуть представления человечества о компьютерном разуме, десятилетиями грустили в пыльных недрах стоявших рядом несгораемых шкафов. Они чудом пережили приватизацию, евроремонт, две волны рейдерских атак и подобную нескольким пожарам реструктуризацию Академии наук. Они лежали и ждали, когда их наконец кто-нибудь украдет. Или окончательно убьет менее эффективный, но более жизнеспособный в коммерческом плане западный аналог.
Лена, метро, первая стратегия
Димыч познакомился с Леной в курилке. Загорелую, приятно пахнущую и элегантно одетую девушку с двумя сотовыми телефонами и аппетитными формами он приметил сразу, после чего еще долго ходил кругами в ожидании подходящего случая. Лена чем-то отличалась от всех его знакомых девушек – и Димыч неожиданно оробел, присматриваясь издалека к новому виду добычи и изучая ее повадки, как профессиональный натуралист. Лена носила строгие деловые юбки, ярко красила губы, все время громко и по-деловому разговаривала по мобильным телефонам, ежеминутно раскатисто смеялась и активно жестикулировала. Она была старше Димыча всего на пару лет, но казалась неимоверно успешной.
Димыч, как и Санчес, не курил ничего разрешенного российскими законами, однако для того чтобы завязать знакомства среди офисного молодняка, пристрастился к привычке «дышать воздухом» у главного входа института в тот послеобеденный час, когда под длинным козырьком собирались интеллектуальные сливки компаний, арендовавших свободные помещения в институте.
– Привет, я – Лена. Ты тут новенький, я смотрю? – все заранее продуманные подходы Димыча потеряли всякий смысл, когда девушка подошла сама. Он почувствовал себя совершенно обезоруженным, пожимая протянутую руку.
С близкого расстояния было видно, что Лена умело пользуется макияжем: густой тональный крем скрывал офисную зеленость, под безупречным маникюром угадывались измученные курением, клавиатурой и нервами ногти. Корни волос выдавали естественную невзрачность, требующую постоянной подкраски.
Лена была менеджером по работе с клиентами в компании TS Computers, которая арендовала половину первого этажа в их крыле здания. Компания занималась обслуживанием компьютерной техники в крупных корпорациях. Здесь постоянно звонили телефоны, шныряли туда-сюда курьеры. Лена и еще пара молодых людей в галстуках находились на особом положении – они работали с клиентами, а потому могли пропадать из офиса на полдня. У них были крутые мобильные телефоны, корпоративные улыбки, непринужденный сленг и блестящие машины. Лена была обладательницей бордовой «Мазды 3», которая маняще пахла автосалоном и игриво подмигивала лампочками вслед своей хозяйке, когда та на ходу, не оборачиваясь, нажимала на брелок сигнализации.
Дима не раз наблюдал через окно это увлекательное шоу автомобильных лампочек, женских бедер и финансовой независимости.
– Люди, блин, делом занимаются! А мы… Может, пойти к ним работать? Я видел на сайте – у них есть вакансии в отделе продаж. Как думаешь – возьмут?
– Чтобы продать что-то ненужное, надо обмануть кого-то наивного. А нам обманывать карма не позволяет…
Директором и хозяином TS Computers являлся лысеющий дядька лет сорока, невысокого роста, с рябым лицом и носом в форме картошки, какую обычно выбрасывают, поскольку чистить ее бессмысленно. Если не считать носа, то все остальное в нем создавало впечатление вполне приличного человека. Звали его Робертом, представлялся он как «просто Роби». Фамилии его, похоже, не знали даже сотрудники. Роби и Роби. Санчеса и Димыча он поразил тем, что с первого раза – после того, как Лена однажды представила их друг другу при случайном столкновении в коридоре, – запомнил их имена. Теперь Роби при каждой встрече здоровался с ними за руку как со старыми знакомыми. Он обладал тактом и прекрасным чувством юмора, легким акцентом ре-экспата и характерным проамериканским стилем в одежде: голубые джинсы и водолазка у него неизменно сочетались с темным пиджаком от делового костюма Hugo Boss или Ermenegildo Zegna. С ним приятно было поговорить – он совершенно не кичился своим статусом успешного предпринимателя. Санчесу хотелось работать у Роби, но «начинать с низов», как любил говорить Димыч, было как-то уж очень тоскливо. Особенно глядя на Лену – такую успешную и независимую. На работу, аналогичную ей по статусу, ни Санчес, ни Димыч, конечно, рассчитывать в тот момент не могли, а к меньшему были морально не готовы. Димыч в присущей ему деловой манере попытался однажды объяснить это Роби, но результат разговора, в деталях неизвестный Санчесу, по сути был понятен, выдавая себя новой изломанной морщинкой, украшавшей лоб Димыча несколько дней подряд.
