Я подумал, что мой вопрос достаточно безопасен: я оставался в рамках конкретного материала сновидения, и Дэйв мог с легкостью возразить, что у него нет подходящих ассоциаций.
Он мужественно продолжал, но не без своего обычного жеманства. Сказал, что, возможно, сон имеет отношение к неким письмам, которые он хранит тайно, – письмам, связанным «с определенными отношениями». Другие участники, любопытство которых было возбуждено, стали расспрашивать Дэйва, пока он не рассказал вкратце о своем давнем романе с Сорайей и о письмах, для которых он никак не мог подобрать подходящего места хранения. Он не сказал, что роман закончился тридцать лет назад. Не упомянул он и о переговорах со мной и моем предложении взять письма на хранение, если он согласится рассказать об этом группе.
Группа сосредоточилась на проблеме скрытности. Это была не та проблема, которая волновала меня сейчас больше всего, однако она тоже была важна. Участники группы удивлялись скрытности Дэйва; некоторые могли понять его желание скрыть письма от жены, но никто не мог оправдать его избыточную склонность из всего делать секреты. Например, почему Дэйв отказывался говорить жене, что проходит терапию? Никто не принял его слабых отговорок, что если она узнает про его участие в терапевтической группе, то будет очень встревожена, так как подумает, что он тут, чтобы жаловаться на нее, и что вдобавок она сделает его жизнь невыносимой, допытываясь у него каждую неделю, о чем он говорил в группе.
Если бы он действительно заботился о душевном спокойствии своей жены, заметили они, то понял бы, что она значительно больше переживает из-за того, что не знает, куда он ходит каждую неделю. Посмотрите на эти корявые отговорки, которые он для нее каждую неделю выдумывает (он был на пенсии и не имел постоянных занятий вне дома)! Взгляните на махинации, в которые он пускается каждый месяц, чтобы скрыть свои счета за терапию! Все эти шпионские страсти! Зачем? Даже страховые квитанции должны посылаться на адрес его секретного почтового ящика. Участники были недовольны и скрытностью Дэйва в группе. Они чувствовали его отчуждение, связанное с нежеланием им доверять. Зачем было говорить о «письмах, связанных с определенными отношениями»?
Они вступили в открытую конфронтацию.
– Брось, Дэйв, ну что тебе стоит просто сказать «любовные письма»?
Члены группы, дай бог им всем здоровья, делали именно то, что должны были делать. Они выбрали именно ту часть сна – тему скрытности, которая ближе всего затрагивала отношения Дэйва с людьми, и прекраснейше вгрызлись в нее. Хотя Дэйв казался немного встревоженным, он был искренне увлечен и не играл сегодня ни в какие игры.
Но я пожадничал. Этот сон был настоящим сокровищем, и я хотел полностью раскопать его.
– Есть у кого-нибудь из вас догадки об остальном содержании сна? – спросил я. – Например, о запахе смерти и о том, что конверт содержал нечто, «неподвластное смерти, разрушению и порче»?
Группа на несколько мгновений замолчала, а затем Дэйв обернулся ко мне и сказал:
– А вы что думаете, док? Я и правда хотел бы это услышать.
Я почувствовал, что меня поймали. Я не мог ответить на его вопрос, не раскрыв часть секрета, которым поделился со мной Дэйв на наших индивидуальных сеансах. Например, он не сказал группе, что Сорайя уже тридцать лет как умерла, что ему шестьдесят девять лет и он чувствует приближение смерти, что он попросил меня быть хранителем его писем. Однако, если я открою все эти тайны, Дэйв почувствует, что я предал его, и, возможно, прервет терапию. Шел ли я прямиком в западню? Единственным способом выбраться была абсолютная честность. Я сказал:
– Дэйв, мне действительно трудно ответить на ваш вопрос. Я не могу сказать, что думаю об этом сне, не открыв при этом информацию, которой вы поделились со мной до начала группы. Я знаю, что вы очень беспокоитесь о сохранении конфиденциальности, и не хочу предать ваше доверие. Так что же мне делать?
Я откинулся назад, довольный собой. Отличная техника! Как раз то, о чем я говорю своим студентам. Если вы стоите перед дилеммой, если у вас два сильных противоречивых чувства, то лучшее, что вы можете сделать, – это рассказать об этой дилемме или об этих чувствах пациенту.
Дэйв сказал:
– Вперед! Продолжайте дальше. Я плачу вам за ваше мнение. Мне нечего скрывать. Все, что я сказал вам, – открытая книга. Я не упомянул о нашем разговоре о письмах, потому что не хотел компрометировать вас. И моя просьба, и ваше предложение были слегка безумными.
Теперь, получив разрешение Дэйва, я смог дать членам группы, которые были заинтригованы нашим разговором, соответствующие разъяснения: об огромной важности этих писем для Дэйва, о смерти Сорайи тридцать лет назад, о проблеме, возникшей у Дэйва в связи с хранением писем, о его просьбе ко мне и о моем предложении, которое он не принял, взять эти письма с условием рассказать обо всем в группе. Я осторожно старался сохранить конфиденциальность и не упомянул ни о возрасте Дэйва, ни о других малозначимых деталях.
Затем я перешел к сновидению. Я полагал, что сон отвечает на вопрос, почему эти письма так дороги Дэйву. И, конечно, почему мои письма дороги мне. Но о своих письмах я не упомянул: моему мужеству есть пределы. Разумеется, этому у меня есть рациональное объяснение. Пациенты пришли сюда заниматься своей психотерапией, а не моей. Время в группе очень дорого – восемь пациентов и всего девяносто минут. И не слишком хорошо, если пациенты будут тратить это время на проблемы терапевта. Пациенты должны верить, что их терапевт в состоянии заметить свои личные проблемы и решить их.
Но на самом деле все это рационализация. Реальной причиной было то, что мне не хватало мужества. Я постоянно ошибался, скорее недостаточно, чем излишне откровенно рассказывая пациентам о себе; когда я говорил что-то личное, пациенты неизменно выигрывали от этого, убеждаясь, что я, как и они, вынужден биться над всеобщими человеческими проблемами.
Сновидение, продолжал я, было о смерти. Оно начиналось с того, что «смерть вокруг меня, я могу почувствовать ее запах». И центральным символом был конверт, содержащий нечто неподвластное смерти и разрушению. Что может быть яснее? Любовные письма были амулетом, средством отрицания смерти. Они оберегали от старости и сохраняли страсть Дэйва как бы замороженной во времени. Быть по-настоящему любимым и незабвенным, слиться с другим человеком навсегда – значит быть нетленным и защищенным от одиночества человеческого существования.
Во второй части сновидения Дэйв увидел, что конверт пуст и вскрыт. Почему вскрыт? Почему пуст? Возможно, он чувствовал, что письма потеряют свою волшебную силу, если о них узнает кто-то еще. Было что-то явно иррациональное в способности писем оберегать от старости и смерти – какая-то черная магия, которая испаряется при холодном свете разума.
Один из членов группы спросил:
– А что означает грязный старый башмак с отклеивающейся подошвой?
Я не знал, но еще прежде, чем я успел произнести что-либо, другой голос сказал:
