А вся страна жила ожиданием Олимпийских игр. В их преддверии, как и в прежней реальности, столицу очистили от всяких асоциальных элементов, иногородним закрыли въезд в Москву, и в магазинах не стало очередей.
Появились в Москве и заграничные товары, те же кока-кола, пепси и фанта продавалась чуть не на каждом углу, хотя мне больше нравился вкус отечественной газировки из натуральных компонентов. Он был намного лучше, чем у выпускаемых в будущем напитков с применением всякой «химии». Впрочем, во многом всё это было рассчитано на иностранных туристов и членов спортивных делегаций, привыкших именно к такого рода газированным напиткам. И одноразовой посуде в том числе. Это были пластиковые стаканчики с яркими наклейками на боку.
Появилось финское баночное пиво «Sinebrychoff» и «KOFF». Впрочем, тут слабоалкогольным заграничным напиткам конкуренцию составило наше пиво в жестяных банках «Золотое кольцо», кстати, весьма неплохого качества.
Многие продукты – особенно сырные и мясные нарезки – стали продаваться в пластиковой упаковке. Впрочем, наши производители продуктов, уже успевшие встать на новые экономические рельсы, тоже не отставали, так что далеко не всё резко заполнилось импортной продукцией.
Всюду красовался олимпийский медвежонок, мгновенно ставший популярным и у советских граждан, и у зарубежных гостей. Все городские машины такси резко окрасились в жёлтый цвет. А машин на улицах Москвы стало как-то меньше. А мы на лето, как обычно, отправились в Переделкино.
Зато иностранных туристов и спортсменов понаехало немерено. По центру столицы нельзя было пройти и пятидесяти метров, чтобы не столкнуться с группкой англо-испано-японо-португало-франко и прочая говорящих людей. Почти у каждого на шее фотоаппарат, фотографируют всё подряд. Туристы, что с них взять.
Открытие Олимпийских игр должно было состояться 19 июля на Центральном стадионе им. Ленина. Пропустить такое событие было бы обидно, и я внаглую выцыганил у Павлова пять пригласительных: на свою семью и Ленку с хахалем. Тот поделился скрепя сердце, мол, последние отдаю, для генсека держал. Шутка.
В общем, страна и в особенности Москва жили ожиданием открытия Олимпиады-80. Я тоже невольно оказался вовлечён в этот процесс, меня обязали выступить с творческим вечером для кубинских спортсменов, которые якобы жаждали услышать рассказ о съёмках первого сезона сериала «Заря новой жизни», о том, как рождался сценарий и как я запросто общался с Фиделем. Отдельно передали просьбу руководителя кубинской делегации исполнить на вечере песни «Куба рядом» и «Убили негра». Придётся гитару с собой тащить. Главное, чтобы кубинские боксёры во главе с уже двукратным на тот момент олимпийским чемпионом Теофило Стивенсоном не поколотили меня, если вдруг им что-то не понравится. А именно в песне «Убили негра», хотя вроде бы её содержание давно уже разжевали и как раз среди негров – особенно кубинских – она пользовалась огромной популярностью. Ну, как говорится, Бог не выдаст – свинья не съест. Расскажем, споём, даже спляшем, если надо… Любой каприз, товарищи, за ваши деньги.
Глава 19
Машеров, Романов и их «ближний круг» собрались в Кремле, в кабинете генерального секретаря ЦК КПСС. Не хватало только Цвигуна, Шелепина и Матросова. Это интриговало присутствующих, и они вопросительно поглядывали на хозяина кабинета.
– Товарищи, не буду вас томить загадками, – сказал Романов. – Сегодня мы обсудим наши внутренние дела. Но сначала предстоит разговор с руководителем одной солнечной среднеазиатской республики. Думаю, вы догадались, о ком речь. С этим связано отсутствие Семёна Кузьмича, Александра Николаевича и Вадима Александровича. Они скоро будут, а пока, думаю, надо бы узнать у Павла Анатольевича, как обстоят дела в недавно созданной Центральной комиссии советников.
– Комиссия полностью сформирована, взялась за работу, – начал Судоплатов, – перелопачиваем стопки законов, распоряжений и прочих бумаг, ищем дыры и глупости, а также явно вредные вещи. – Старый разведчик улыбнулся: – Пенсионеры мои прямо ожили, при деле себя почувствовали, словно десяток лет скинули!
– Зато в министерствах и Верховном Совете стон и скрежет зубовный, – усмехнулся Машеров. – Аппаратчики жалуются на въедливых дедов, из-за которых приходится лишний раз напрягаться, когда их бумаги к ним же приходят сверху с замечаниями комиссии и приказом переработать. И предупреждением, что если сделают плохо, то после второй негативной оценки комиссии можно и с креслом проститься.
– В ЦК то же самое, – добавил Кулаков.
– Вот видите, товарищи! – сказал Романов. – Значит, правильная задумка была у Петра Мироновича, есть польза от Комиссии.
– Надо бы создать такие комиссии и на местах, – добавил Машеров. – А Павлу Анатольевичу выразить благодарность за хороший подбор людей и организацию работы.
– Это я благодарить должен, – возразил Судоплатов. – Так-то куда интереснее, чем на пенсии киснуть.
Было видно, что старому разведчику льстит такая оценка его работы.
Тут зазвонил телефон. Романов снял трубку и, выслушав невидимого собеседника, сказал:
– Пусть заходят.
Через несколько секунд порог кабинета переступили Цвигун, Шелепин и Матросов.
– Ждёт в приёмной, – ответил на вопросительные взгляды присутствующих Шелепин.
– Предварительную беседу мы с ним провели, – добавил Цвигун.
– И как результат? – поинтересовался Машеров.
– Вроде подействовало, – вздохнул Матросов. – Лично у меня такое впечатление.
– У меня тоже, – кивнул Шелепин. – Но расставить все точки над i необходимо. Всё же частная беседа и почти официальный разговор – далеко не одно и то же.
Романов, взяв трубку, коротко произнёс:
– Пригласите.
Дверь открылась, и в кабинете появился пожилой человек восточной внешности. Представлять его не было необходимости, все присутствующие прекрасно знали первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Шарафа Рашидова. Тот старался держать себя в руках, но небольшой тремор пальцев рук выдавал его волнение.
– Входите и присаживайтесь, Шараф Рашидович, – пригласил Романов. – Разговор у нас с вами будет серьёзный. – После того как Рашидов опустился на стул, Романов продолжил: – Семён Кузьмич, Александр Николаевич и Вадим Александрович уже беседовали с вами. Смысл этой беседы присутствующим известен, повторяться незачем. Но чтобы внести полную ясность, я предлагаю вам ознакомиться с этими документами.
Романов протянул Рашидову несколько листов с машинописным текстом. Рашидов, надев очки, начал читать. По мере того как он углублялся в текст, Шараф Рашидович становился всё бледнее, видно было, что в руках он себя удерживает с трудом. Закончив чтение, Рашидов положил бумаги на стол, на мгновение закрыл глаза, а затем обвёл взглядом присутствующих.
– Я всё понимаю, – заговорил руководитель Узбекской ССР. – Это расстрельный приговор.
