– Постойте, пару месяцев назад я заметил за собой слежку, когда мы гуляли в парке Горького. Так, может, это и были те самые цэрэушники?
– А вы наблюдательны, Сергей Андреевич. Если вы имеете в виду молодую пару, то да, это были сотрудники Центрального разведывательного управления. Мы сейчас ведём свою контригру, оппонент об этом не знает, а значит, мы имеем скрытое позиционное преимущество, как в шахматах. Кстати, вы играете в шахматы?
– Честно говоря, давненько не садился за доску. Что-то не до того всё.
– У меня тоже со временем проблема. Тут ещё эта Олимпиада… Масса иностранцев, кто знает, кто из них с какой целью приехал в нашу страну. И между прочим, враг может воспользоваться всей этой шумихой, чтобы попытаться обстряпать ваше похищение.
– А зачем я им нужен, собственно говоря?
– Затем, чтобы выбить из вас правду.
– Ну, не выдержу я пыток, сознаюсь, что появился из будущего. Вы же сами говорили, что они вряд ли поверят в это, а даже если и поверят… Я ведь уже практически всё сделал, что мог, выложил все расклады, и история пошла другим путём. От меня уже, по большому счёту, ничего не зависит.
– Во-первых, вряд ли вас будут пытать, скорее всего, ограничатся введением «сыворотки правды». Во-вторых, пока они не знают, что от вас в этой истории уже ничего почти не зависит. Им просто интересно вас раскусить, понять, что вы собой представляете. И вряд ли они вам будут представляться сотрудниками ЦРУ, если захотят оставить вас в живых…
– То есть как «если захотят»? Вы же говорили, что никто меня убивать не собирается!
– М-м-м… Э-э-э… Да, говорил и могу под этими словами подписаться. Сергей Андреевич, ну сами посудите, зачем им вас убивать, смысл? Разве что случайная передозировка препарата… Какой-то мизерный процент, что решат вас убрать.
– Однако этот «мизерный процент» всё же остаётся?
– Да не переживайте вы так, в конце концов, всё будет хорошо, мы контролируем каждый шаг противника. Они даже вколоть вам ничего не успеют, как мы их повяжем. Риска почти никакого, зато представляете, какую из всего этого шумиху можно устроить?! Как мы им хвост прижмём, как они опозорятся в лице всего мирового сообщества. Вы же патриот, Сергей Андреевич, если бы пеклись только о своей шкуре, разве затеяли бы всё это, пошли к Машерову? Писали бы книжки с песнями и жили припеваючи. Но решились, а значит, есть в вас этот стержень.
– Спасибо, конечно, за добрые слова… Но всё же хотелось бы какой-то определённости. От меня-то в этой ситуации что требуется?
– Да ничего! Как жили, так и живите, словно ничего вокруг вас не происходит. Просто я почёл своим долгом вас предупредить, что замышляют наши оппоненты, чтобы вы были в курсе. Хотя, заметьте, мог бы и промолчать, вы так и пребывали бы в неведении до последнего момента.
Ага, это он типа одолжение сделал – предупредил. А то, что я теперь буду ходить, постоянно оборачиваясь, вздрагивать от каждого шороха за спиной – это как бы не в счёт.
– Я вас понял, Семён Кузьмич. Короче, мне отводится роль подсадной утки?
– Ну я не стал бы так уж утрировать… Хотя, чего уж там, по существу вы правы. Надеюсь, не ударитесь в бега?
– Что я, мальчик, от органов бегать? Всё равно же от вас не скроешься.
– Тут речь скорее об агентах иностранной разведки, у них тоже имеются серьёзные возможности, хотя мы, повторяю, имеем скрытое преимущество. Постараемся задержать ваших похитителей сразу, с поличным, на месте, так сказать, преступления.
Засим мы с Цвигуном расстались. Отпирая дверь «Волги», с огромным трудом удержался, чтобы не оглянуться. Инстинкты рвались наружу, теперь в каждом пеньке буду видеть замаскированного вражеского шпиона. И неудивительно, что, уже собираясь усесться в автомобиль, я подскочил, как ужаленный, ощутив, как на моё плечо опустилась чья-то ладонь.
– Извините, Сергей Андреевич, если напугал.
Вот блин, Тарковский! Он-то что здесь делает? После его возвращения из Штатов мы с ним общались только по телефону, и то поздравляя друг друга с днём рождения.
Выглядел он не ахти. Не в смысле одежды, а на физиономию. Она была какой-то помятой, а самое главное – в глазах не было прежнего блеска. М-да, совсем человек закис.
– Приветствую, Андрей Арсеньевич! Какими судьбами?
– Да вот, хожу периодически на профилактические беседы, вроде как отмечаюсь, – грустно ухмыльнулся он. – Я же теперь своего рода меченый, предатель родины.
– Ну, чего так расстраиваться, с кем не бывает, – попробовал утешить я его и понял, что сморозил глупость. – Как у вас сейчас с кинематографом, снимать ещё не дают?
– Даже на пушечный выстрел не подпускают. Удивляюсь, что ещё мои фильмы показывают.
– Жаль, могли бы снять ещё немало хороших фильмов.
Я стал вспоминать, что в моей реальности Тарковский ещё не снял. Вспомнился «Сталкер», обхаянный фанатами Стругацких, а так больше ничего на память и не приходило. Может, самому взяться за «Пикник на обочине»? Сделать фильм по книге, а не руководствоваться состоянием собственного душевного полураспада? А что, может получиться весьма смотрибельная вещь. Не на «Оскар», конечно, но по советским меркам более чем.
– Ну ладно, пойду я, а то мне уже через три минуты нужно быть в кабинете, – вывел меня из раздумья Тарковский.
– А, ну счастливо, ещё как-нибудь свидимся.
Я глядел в его худую, согбенную спину и думал, как хреново человеку. Как бы руки на себя не наложил, бедолага. Может, замолвить за него словечко перед тем же Цвигуном? Могут и послать куда подальше, не такая уж я и величина. А для меня – удар по самолюбию. Всё ж таки я тщеславный человек, не без этого. Как, собственно, и любой из нас. Что-то не встречались мне святые, а в природу человека, наверное, заложены тщеславие и честолюбие. Просто кто-то эти стороны натуры тщательно подавляет благодаря сильной воле, а у кого-то они, напротив, приобретают гипертрофированные размеры. Среди известных личностей таких примеров масса, причём большинство из них достигают этой самой известности как раз благодаря необузданному тщеславию, заставляющему людей совершать как подвиги, так и гнусные поступки. Так что нарциссизм во мне присутствует, но, надеюсь, не в извращённой форме.
Церемония открытия XXII Олимпийских игр практически ничем не отличалась от виденной мной на кадрах кинохроники. Разве что приветственную речь толкал не Брежнев, а Романов да количество делегаций иностранных спортсменов выросло на порядок, учитывая, что бойкот Олимпиады в этой истории не случился. Нам достались неплохие места, всё было видно как на ладони, в глазах Вали плескался неподдельный восторг, а сынуля благополучно задремал у неё на руках аккурат на середине церемонии.
На следующий день, заехав по делам в Союз композиторов, столкнулся там с Пугачёвой и Стефановичем. Тут же вспомнил о просьбе Примадонны написать для неё песню. В этот раз она не стала об этом напоминать вслух, но её вопросительный взгляд с приподнятой бровью был настолько красноречив, что я не выдержал и как загипнотизированный произнёс:
