Вскоре после этого Сталин предпринял еще одну и, насколько мне известно, последнюю попытку воспользоваться авторитетом Горького. Дело происходило в декабре 1934 года, только что были арестованы Зиновьев и Каменев, которым намечалось предъявить обвинение в организации убийства Кирова. В эти дни Ягода передал Горькому задание написать для «Правды» статью с осуждением индивидуального террора. Сталин рассчитывал, что эту статью Горького в народе расценят как выступление писателя против «зиновьевцев». Горький, конечно, понимал, в чем дело. Он отклонил просьбу, услышанную от Ягоды, сказав при этом: «Я осуждаю не только индивидуальный, но и государственный террор!»
После этого Горький опять, на этот раз официально, потребовал выдать ему заграничный паспорт для выезда в Италию.
Конечно, ему вновь было отказано. В Италии Горький мог, чего доброго, действительно написать книгу, но она была бы совсем не та, какую мечтал иметь Сталин. Так писатель и остался сталинским пленником до смерти, последовавшей в июне 1936 года.
После смерти Горького сотрудники НКВД нашли в его вещах тщательно припрятанные заметки. Кончив их читать, Ягода выругался и буркнул: «Как волка ни корми, он все в лес смотрит!»
Заметки Горького по сей день остаются недоступны миру.
Николай Бухарин
Тем, кого привлекали сенсации, а не события исторического значения, наиболее видной фигурой третьего московского процесса казался бывший нарком внутренних дел Ягода, а не революционные деятели с мировой известностью, наподобие Бухарина, Рыкова или Раковского. Ничего удивительного: присутствие Ягоды на процессе в роли обвиняемого и сообщника тех, кто был им брошен в тюрьму и даже казнен, придавало этому судебному спектаклю характер чудовищной карикатуры.
Но для членов партии и вообще для людей, имевших хотя бы общее представление о ее истории, центральной фигурой процесса был не Ягода, а, конечно, Бухарин, один из наиболее выдающихся большевиков и близкий друг Ленина.
Подобно другим вожакам партии, обеспокоенным огромной популярностью Троцкого, Бухарин помогал Сталину и Зиновьеву принижать роль Троцкого в Октябрьской революции и оттеснять его от власти. Правда, пока был жив Ленин и руководители партии еще не были так ослеплены соперничеством и сведением счетов, Бухарин писал о Троцком в том же восторженном тоне, что и другие. Возвращаясь к историческому моменту триумфа Октябрьской революции, Бухарин говорил:
«Троцкий – блестящий и неустрашимый трибун революции, неутомимый апостол революции, декларировал от имени Военно-революционного комитета Петроградского совета, под гром аплодисментов всех присутствующих, что Временное правительство больше не существует».
Много лет спустя, когда отдел пропаганды сталинского ЦК уже распространял лживую версию, будто Троцкий боролся против революции, Сталин начал рассматривать все написанное старыми большевиками в пользу Троцкого как непростительный для партийцев грех. Однако он и сам грешил тем же: еще при жизни Ленина Сталин написал в «Правде», что «решительный поворот петроградского гарнизона на сторону Советов и дерзкая деятельность Военно-революционного комитета – всем этим партия обязана главным образом и в первую очередь тов. Троцкому».
Бухарин оставался сталинским соратником дольше, чем Каменев и Зиновьев. Когда те в результате сталинских интриг потеряли реальную власть, Бухарину казалось, что он как признанный идеолог партии выдвинулся на роль первой скрипки в Политбюро. Кому же, действительно, может быть поручена эта роль, как не ему? Разве не он еще при Ленине активно формулировал советскую политику и разве не им написаны основные документы партии и Коминтерна, касающиеся внешнеполитических проблем? Кто, как не он, сможет теперь в подлинно марксистском духе сформулировать путь дальнейшего развития советского государства? Уж не Сталин ли, этот посредственный марксист?
Но Бухарину суждено было ошибиться. Правая оппозиция, которую он возглавил, оказалась оттесненной от руководства, и после затяжной внутрипартийной борьбы его исключили из Политбюро, а затем и из партии.
Члены партии долго не представляли себе, что, собственно, происходит там наверху, в Политбюро. Только после сообщения о возникшем там расколе рядовым партийцам стало ясно, насколько враждебно относятся друг к другу Сталин и противостоящая ему группа «правых» – Бухарин, Рыков и Томский. Среди московских сановников ходил слух, что Бухарин, обозленный сталинским лицемерием, рассказал на заседании Политбюро, будто Сталин, желая привлечь его на свою сторону, сказал: «Бухарчик, мы с тобой – Гималаи, а остальные (то есть остальные члены Политбюро) – просто маленькие мушки!»
При этих словах Сталин изменился в лице и крикнул:
– Это ложь! Бухарин выдумал, эту фразу, чтобы настроить членов Политбюро против меня!
Положение, в каком очутился Сталин, было особенно неприятным, потому что, как выяснилось, тот же комплимент он адресовал и другим членам Политбюро, оставаясь с ними наедине.
Сталина и Бухарина связывали теплые отношения задолго до того, как Бухарин возглавил правую оппозицию, направленную против Сталина. Они начались еще в ту пору, когда Ленин диктовал свое «завещание», рекомендуя сместить Сталина с поста генсека и одновременно высказывая некоторые сомнения в отношении Бухарина, хотя в целом отзывался о нем тепло. Слова Ленина звучали так: «Бухарин – не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии».
Хотя Бухарина действительно очень уважали в партии, а комсомольцы были готовы молиться на него, как на икону, я сильно сомневаюсь, чтобы его можно было считать «любимцем всей партии». Но это не меняет главного: Ленин на самом деле был глубоко привязан к Бухарину, и ему казалось, что каждый должен испытывать к этому человеку те же чувства.
Сталин скрыл ленинское «завещание», и если бы не Крупская, он давно уничтожил бы этот ненавистный документ, где Ленин нашел теплые слова для всех своих ближайших сотрудников, кроме него. Однако в дальнейшем, захватив власть, Сталин смог нейтрализовать ленинский документ гораздо эффективнее, чем если бы он попросту разорвал этот клочок бумаги. Сталин физически уничтожил всех, кого Ленин упоминал в «завещании».
Последний год перед арестом Бухарин прожил в обстановке неотступного страха. Почти все его близкие друзья были уничтожены в результате двух судебных процессов. Зная, что та же судьба уготована и ему, он ждал ареста со дня на день.
Арестовали его в начале 1937 года. Два месяца он отказывался давать показания и ставить свою подпись под какими бы то ни было признаниями – хотя силы его были уже подорваны многомесячным ожиданием конца.
Здесь придется сделать небольшое отступление, связанное с личной жизнью Бухарина. В 1933 году, в возрасте сорока пяти лет, он встретился с молодой женщиной редкой красоты – дочерью старого революционера Ларина. Несмотря на то, что она была невестой обаятельного юноши (речь идет о сыне известного партийного деятеля Григория Сокольникова), низкорослый, полноватый и лысый Бухарин покорил ее сердце и женился на ней. Когда у них родился сын, экспансивный Бухарин был буквально вне себя от радости. Ему не везло на политическом фронте, зато улыбнулось личное счастье. Он еще не знал, что инквизиторы из НКВД включили и его жену, и сына в свои планы подготовки третьего московского процесса – самого страшного из всех.
