Вдруг в овальном зеркальце с коричневой рамкой и бронзовым покрытием мелькнула тень. Я нахмурилась. Позади только свет от монитора ноута, но он направлен на стену. Следовательно, никакой тени от меня быть точно не может.
Зеркало вспыхнуло серебристым светом, и там появился силуэт человека, который протягивал ко мне руки. Никаких резких движений он не делал, да и агрессивно себя не вел, но желания шагать в Зеркалье у меня не возникло. Уж лучше позвать Стефана.
Подумать об этом как следует я так и не успела, потому что из зеркальной поверхности вдруг появились две призрачные руки и ухватили меня за запястья. Вскрикнув, я попыталась вырваться, однако ничего не вышло.
Все сковал страх, а воздух в легких исчез. Меня рвануло вперед с такой силой, что я не устояла на ногах и врезалась лбом прямо в дверцу шкафа. Миг – и все преграды исчезли. Я сделала хриплый вдох и тут же поняла, что оказалась где-то очень далеко от гостиной Стефана.
Потерла страшно ноющий лоб. Елки-палки, быть шишке. Красота – страшная сила, герр Хармс как узрит, так от такой прелести позабудет, как его зовут.
Вокруг было темно. Я замерла, прислушиваясь к любым, маломальски слышимым звукам. Может, хоть так смогу разобраться, куда меня утянули.
– Извините, что так, – из ниоткуда раздался тихий голос.
Тьма медленно начала рассеиваться. Но не до степени умеренных сумерек, а где-то до рассеянной светом фонарей ночи. И внизу что-то странно поблескивает, и находится оно так далеко-далеко, что если упадешь – лететь долго. А под ногами нечто похожее на черепицу, от которой отражаются лунные лучи.
Осознав, где я нахожусь, сипло выдавила:
– Мама.
Разумеется, никакой мамы рядом не было. Зато крыша неизвестного мне здания, блестевшая внизу река, кусочек моста через канал и звезды, ярко светившие с ночного неба, наличествовали во всей красе. Хуже всего то, что ни купола какого-нибудь, ни башенки, ни даже минимального архитектурного украшения нет. Поэтому даже ухватиться за что-то и удержаться в относительно стойком положении невозможно.
Я стояла почти не дыша и не знала, что делать. Что-то у меня серия прогулок по крышам продолжается. Но если в Херсоне меня поддерживали руки зеркального жителя, то тут… Ой, ужас, не буду смотреть вниз, не буду!
– Доброй ночи, прекрасная Соня, – неожиданно прозвучало на русском языке.
Достаточно грязном, с акцентом, но в то же время вполне понятно.
– И вам не болеть, – буркнула я, будучи в состоянии только посмотреть по сторонам, не шевелясь, ибо сие было чревато. – Где вы?
Прямо под моими ногами появилась тень, смутно напоминающая человеческую. Беспроглядная тьма, выплеснувшаяся на и без того темную крышу. Только вот, попадая на него, лунные лучи тонули, словно проваливались в бездонную бездну.
– Боюсь, – со вздохом ответил собеседник, – моих сил не хватит, чтобы покинуть палату. Если б не забытое зеркало, то я бы и не достучался до вас. Поэтому уж извините, но могу только так.
Сказанному я не поверила.
– То есть сил утянуть меня хватило, а показаться нет?
– Не совсем, – грустно усмехнулся собеседник. – Привел вас сюда мой зов о помощи. Правда, честно говоря, я не рассчитывал на такую удачу.
– Кто вы? – требовательно спросила я.
Торчать на крыше и беседовать бог знает с кем отчаянно не хотелось.
– Эрих Шмидт.
Имя повисло в воздухе. Он не зря сделал паузу. Она действительно была нужна. Это же тот самый художник, который первым угодил в Зеркалье.
«Может, отпустив душу Леманна, я запустила какую-то реакцию, и теперь появилась возможность вырваться на волю и у Шмидта?» – мелькнула мысль.
– Я видел, что вас в холле встретила фрау Леманн, – тем временем продолжил Шмидт.
Я приподняла бровь. Так-так, очень любопытно. Значит, душа блуждает не только по Зеркалью, но и по нашему миру? Это уже что-то новенькое. Но лучше не строить догадки, а самой спросить:
– Вы можете покидать тело по собственной прихоти?
Повисла тишина, потом Шмидт вздохнул:
– Я не могу вернуться в него. Зато хожу между зеркалами и людьми. Все бы на свете отдал, чтобы обрести прежнюю жизнь.
Мне стало его жалко до ужаса. Однако сейчас не до чувств, надо бы разобраться в происходящем, и побыстрее, вдруг в следующий раз не получится связаться таким образом.
– Расскажите, как вы попали в Зеркалье?
Я потопталась на месте: ноги уже начали затекать. К тому же поднялся нехороший ветерок, а на мне всего лишь рубашка и джинсы. Не хватало еще притащить насморк отсюда!
– Не знаю! – выпалил Шмидт так эмоционально, что я вздрогнула. – Понимаете, не было ничего необычного. Просто раз я посмотрел в зеркало и… потом оказался в полной тьме. И больше ничего. Ничего не видел и не слышал, не знал, где нахожусь. А потом резко прозрел и понял, что нахожусь в больнице. И когда осознал, что на меня не реагируют, – чуть не сошел с ума.
– Откуда вы узнали про Леманн?
– Она… – Шмидт запнулся: – Она пришла ко мне. И хотя ко мне не пускают никого, смогла пройти. А потом, потом потеряла человеческий облик, став жутким чудовищем.
– На что оно было похоже?
Скорее всего, речь идет об облике шатты. Я его не видела, но он сто процентов есть. Надо же им как-то ходить по стенам и прочим поверхностям.
– …что-то сделала с моим телом, – словно не услышав меня, продолжил Леманн. – После этого я вообще к нему не могу подойти. Только сумел увидеть, что на ее руках осталась моя кровь.
В ушах зашумело, опора из-под ног вылетела. Я только сделала судорожный вдох и попыталась ухватиться руками хоть за что-нибудь.
– Помогите, – донеслась затихающая мольба.
В следующую секунду стало куда теплее, и я сообразила, что вновь нахожусь в комнате. Да еще кроме этого, хм, меня кто-то обнимает. Не страстно и крепко, а осторожно и едва ощутимо, будто может раствориться в любую секунду.
Да и пахнет от этого кого-то можжевельником и хорошим мужским парфюмом. Замерев, как пойманная мышка, я соображала, как выкрутиться. Ибо руки, которые держали меня, покрыты татуировками. Фактурными такими, с едва уловимо поблескивавшими металлическими нитями, которые удерживали зеркальные щиты. И подобные тату я видела только у одного человека в этом доме.
– Жива? – хрипло прозвучал над ухом его голос.
По спине пробежали мурашки. Какой-то странный тон, горький и колючий, совсем не соответствующий крепким и надежным объятиям.
Я сделала глубокий вдох, приказывая себе успокоиться и не показывать, какое смятение сейчас царит на душе. Подняла взгляд и встретилась с холодными серыми глазами Стефана.
На удивление, в них нет ни гнева, ни раздражения, ни чего-то еще, традиционно присущего. Но и особой радости Глава Зеркальщиков тоже не излучал.
