– В каком смысле покаяния? – переспросил Никер.
Я же отвернулся к окну и лишь усилием воли заставил себя повернуться обратно.
– Я и сам не вполне понимаю, – признался Огдин, – но вот, например, Филипп, один из выживших, говорил, что голем с красной пылающей кожей схватил его за шиворот, поднес к своей морде и посмотрел прямо в глаза. В этот момент вся жизнь Филиппа пронеслась в его мыслях, но он почему-то вспоминал лишь самое плохое, что случилось с ним, особенно свои плохие поступки.
– И много было этих плохих поступков в жизни вашего Филиппа? – печально поинтересовался я, уже зная ответ.
– Не очень. К удивлению, совсем мало! Так, по мелочам. Он рассказал мне все, – Огдин снова надел шапочку. – Филипп недавно записался в дружину Праста, ни разу никого не убил, не обокрал, в связи с замужними женщинами не вступал, вел тихую размеренную жизнь, работал подмастерьем у плотника… И второй выживший точно так же ничего плохого не делал! Ваш голем заглянул им в глаза и отпустил их. Вот что странно. Как вы это объясните?
Никер тоже горел желанием получить объяснения, судя по приоткрытому в изумлении рту. Я ненавидел эту его привычку – чуть что сразу округлять рот и выпучивать глаза. Ему нужно лучше контролировать свою мимику в неожиданных ситуациях.
– Им просто померещилось, – сказал я. – Кругом хаос, смерть, боевые товарищи падают замертво… и тут вдруг их хватает какой-то чудовищный голем с красной кожей. Конечно, все что угодно придет в голову, вся жизнь пронесется перед глазами, как справедливо заметил Никер.
– Но голем ведь их отпустил! – возразил Огдин.
– Ну и что? – я пожал плечами. – Автономные големы известны своей непредсказуемостью. Сколько уже было случаев, когда голем мог убить, но не убивал. Что-то у него в голове не срабатывало. Он же не говорил с ними? Ничего не требовал от них?
– Не говорил, – согласился Огдин. – Лишь смотрел.
– Ну вот. Случайность. Им просто повезло, в отличие от остальных.
Мы еще побеседовали с Огдином, и мне удалось окончательно развеять его сомнения, в чем бы они ни выражались. Я пообещал щедро пожертвовать на дело церкви и предстать перед коллегией в ближайшее время. После этого мы с Никером вылезли наружу и молча смотрели, как белая карета удаляется прочь в клубах желтой пыли. Затем мой друг повернулся ко мне.
– Арт, – сказал он спокойным голосом. – Что за ахинею ты наплел? Какие мухоморы? Откуда вообще взялись эти големы с красной кожей? Я даже не знал, что они у нас есть! И что за история с покаянием? Я, в отличие от Огдина, хорошо знаю солдат. Каждый из них либо крал, либо убивал, либо совращал чужих жен, либо делал все эти вещи, иногда даже одновременно. То, что в отряд Праста затесались два приличных парня, это чудо. И еще большее чудо в том, что только они и выжили! Я не верю в такие совпадения. Ты что-то скрываешь.
Я философски смотрел на клубы пыли, исчезающие за кромкой леса. Ко мне подвели коня, который дружески ткнул мордой в мое плечо, будто поторапливая. Я подозревал, что этот конь любит бывать в новых местах, как каждый любознательный зверь.
Изредка маги использовали вместо лошадей големов. Как правило, ничего хорошего из этого не выходило. Автономные големы не могли сравниться умом с лошадьми и часто подвергали своего седока опасностям. А если маг контролировал каждый шаг голема, то не мог уделять полноценное внимание ничему другому. Если бы кто-то придумал по-настоящему умного ездового голема, то это произвело бы революцию в перевозках.
– Арт! Ты слышишь меня? – Никер вывел меня из раздумий.
– Слышу, конечно, слышу, – я вскочил в седло. – Мы поговорим вечером. Мне придется кое-что тебе рассказать.
Буретто представлял собой невысокий, но массивный замок с четырехметровыми наружными стенами и двумя башенками. Имелась и внутренняя шестиметровая стена, но она защищала исключительно двухэтажный донжон, покрытый красной черепичной крышей.
Когда я подъехал к Буретто, то не стал мудрствовать, а приказал собрать два требушета, которые мы взяли с собой.
Виолетта все время крутилась поблизости и, судя по ее виду, просто рвалась в бой. Конечно, она не собиралась сражаться лично, для этого у нее был новый управляемый голем. Он напоминал смесь гигантского ленивца с пещерным медведем. Все-таки у нашей магички медведи получались лучше всего. Конечно, голем не отличался ловкостью настоящего мишки, но зато я никому не советовал бы попасть под удар его лапы.
Я тоже располагал ящерообразным големом, которого собирался запустить во внутренний двор замка, когда мы овладеем наружной стеной. Пожалуй, зверь, специализирующийся на разрушении стен, мог бы оказаться более подходящим, но я таких големов не уважал. Они слишком медлительны и потому легко горят, если их поджечь, предварительно облив смолой или маслом.
Не успели мы толком наладить требушеты, как ворота замка робко раскрылись, и к нам выехал барон Кунц собственной персоной. На его копье, устремленном вверх, горько реял белый платок.
У меня не было палатки для приемов парламентеров, и я принял Кунца по-простому – сидя на лошади. Барон казался старичком, на вид ему было лет пятьдесят с гаком. Седая бородка делала длинное худое лицо еще длиннее, а глаза смотрели на меня с таким выражением, будто упрекали в том, что я нарушил покой занятого достопочтенного человека. Меня это не обманывало, я знал, в чем заключается занятость Кунца – в молоденьких танцовщицах.
– Господин барон, – Кунц обратился ко мне весьма почтительно, что неудивительно, учитывая два готовых к бою требушета, – я знаю, что мы не ладили раньше, но даже большой вражде рано или поздно приходит конец. Нашу вражду нельзя назвать большой. Я предлагаю забыть старое и завершить дело миром.
Еще бы он не хотел завершить дело миром! Кунц отдал половину своих людей и двух магов Прасту, который бездарно их угробил. Я с трудом себе представлял, с какими силами барон собирается оборонять собственный замок. Отсутствие сил для обороны часто вызывает непреодолимую тягу к мирному решению проблем.
– Господин барон, – в тон Кунцу сказал я, – я всегда выступаю за мир и дружбу между народами. Нельзя найти в наших краях более мирного человека, чем я. Поэтому предлагаю вам просто собрать вещи и покинуть замок. Обещаю, что тут же забуду все наши разногласия.
Кунц нахмурился, насупился, казалось, что он сейчас разразится гневной тирадой, но вместо этого барон принялся рьяно торговаться, точь-в-точь как Праст. Я услышал про спокойную старость, которую Кунц собирался встретить в родовом замке, про каких-то лодырей-иждивенцев, про церковь, которая нуждается в его поддержке… Барон говорил обо всем, кроме малолетних танцовщиц. О них он почему-то не произнес ни слова.
– Если вы согласны с моим предложением, то даю вам полчаса на сборы, – произнес я после того, как внимательно выслушал собеседника. – Выходите дисциплинированно, оружие можете оставить при себе. В Фоссано перебираться не советую, а, впрочем, как хотите. Только дайте мне слово, что не пойдете в Фужеро.
