– Как тут спать? Байкер мне покоя разве даст? Но теперь-то он влип по-крупному!
– Опять?
– Да, «перехват». По его тело.
Именно «тело», не «душу». Интересная оговорка.
– Что, Байк мэра увёл?
– Не, он теперь душегубом заделался. Двоих человек завалил. Пытал, а потом сжёг.
– Да ты что! Вот изверг. А вроде мелким пакостником был.
– Все они с мелочи начинают.
Когда выпили по первой, я спросил:
– Как ты меня нашёл?
– Ты не забыл, кто я? – спросил он, но сам же и ответил: – Я опер. И я же тебя сюда устраивал. А на каком именно ты объекте чалишься, дело техники.
– Ну да. А в честь чего пьём?
– Помянем душу неплохого, в принципе, парня.
– Ты про Байкера? А его уже завалили?
– Вот то-то и оно. Если я его до утра не закрою, его завалят.
– Кому же он так насолил?
– Вить, может, хватит ломать эту комедию?
– О чём ты? – удивился я.
– Я ж говорил, терпеть вас не могу, правильных. Запуты от вас самые мутные. И всё на ангельском глазу.
Он сам себе вылил остатки водки в стакан, махнул залпом, поморщился.
– Ты же кум мне! Ты сына моего крестил, – сказал я.
– И что? Ты можешь теперь людей мочить направо и налево? Хрен ты угадал! – он хлопнул по столу рукой.
– Я их не убивал!
– А это уже не важно! Если тебя не закрыть за толстые стены, карачун тебе конкретный!
– А почему ты не спросишь, за что я их?
И тут вдруг до меня дошло.
– Ты знал! Ты с самого начала пас меня! Ах ты, сука! А ещё родственник! Ты ж ведь знаешь, кто убил мою жену?!
Он молчал. В глаза не смотрел.
– И знал, что этот пацан не при делах? Этого чмыря с запиской ты подослал? Пацан – при чём?
Он не отвечал. Рука у правого бока, кобура расстёгнута.
– Я-то ладно, но она тебе как сестра! Наш сын – твой крестник! Почему?
– Ты знаешь, кто они? Ты знаешь, что это за люди?
– Пох! Понимаешь, пох!
– А мне нет! – закричал он. – И тебе воду баламутить не позволю!
– «Не позволишь» ты! За что ты меня ненавидишь? За что этого парня ненавидел?
– Я ж говорил, терпеть вас не могу, правильных. Чем вы лучше меня? Почему вы, а не я?
Блин, а я и забыл, что он когда-то пытался ухаживать за моей женой. Тогда, правда, она не была моей женой. Я её ещё и не знал на тот момент. Позже мы познакомились. На соревнованиях. Она – выступала, я – смотрел. Кстати, он и за моей сестрой ухаживал. Год они встречались. Потом расстались. Инициатором разрыва была сестра, кстати. И она его бросила. И женился он на откровенной прошмандовке. Бил её, бухал. Плохо жили, одним словом.
– Ну, ты и мразь, куманёк. Мусор!
Тут опять пискнул датчик движения перед воротами. Люди в брониках, шлемах-сферах, с автоматами. Группа захвата.
– Блин! – выругался кум, начал движение.
Ага, ща-ас! Я уже в дикой злобе! Рубанул его кулаком по шее, пустой бутылкой по черепу, побежал в шестой бокс. Там ещё при строительстве был устроен водоотвод широченный. Для воды – широченный. Для человека – едва протиснуться. Туда я и нырнул. Там через метр узкого лаза – широкая отводная галерея, в которую должны стекаться ливневые потоки. Эта ливневая канализация строилась ещё в сталинские времена, потому была циклопически основательной и крепкой. В этой галерее стоял мой байк, лежал рюкзак, в который я собрал всё, что было необходимо. Отсюда я собирался линять. Место уж больно удобное – кто ещё знает, что при закладке фундамента банка разрушили часть ливнеотвода и можно в него не то что залезть, а заехать?
Мой горный байк уверенно преодолел все препятствия на стройплощадке будущего банка, проломился через кусты, вильнув, встал уверенно на асфальт.
А теперь ищите ветра в поле, товарищи милиционеры!
Судьба Голума
(наше время)
Попытка бегства
Этих двоих я увидел слишком поздно. Только начало рассветать, за рекламным щитом заправки их не было видно, пока я не вылетел к ним в упор. Я сразу врубился, что это не гаишники – в кроссовках-то? Я успел увидеть их холодно-безразличные глаза убийц, закладывая разворот, видел, как они синхронно и умело перекидывали укороченные «калаши» со спины в стойку для стрельбы с колена. Я уже развернулся и выжал газ, когда за спиной загрохотали одиночные, но частые выстрелы.
Они сразу и часто попали по мне. Удар в левое плечо, левое бедро, правую голень, не менее четырех попаданий в рюкзак за плечами (что там, интересно, смогло сдержать пули?). Потом байк взбрыкнул мустангом и выкинул меня в придорожные заросли травы.
Приложился я очень чувствительно, хотя и сгруппировался. В полуобморочном состоянии залез во внутренний карман ветровки, нащупал горсть таблеток синтетической наркохимии, запихал в рот. Жуя, встал на четвереньки и пополз от дороги.
Полегчало быстро. Сразу сообразил, что рюкзак надо скинуть. И куртку заодно. И ствол – я их не перестреляю. Стрелять я не умею – зрение слабовато, а они умеют. Сбросив лишнее, вскочил, побежал.
Тут же мне ещё прилетело, сбив с ног. Куда-то в лопатку. И в бок. В другой, не в тот, что был уже ранен. Рука сразу повисла. Но боли я не чувствовал, муть только тошнотворными волнами подкатывала к горлу. Я опять вскочил и побежал.
В глазах быстро темнело, в ушах стоял какой-то гул, похожий на рёв прибоя. Вдали мелькали какие-то огоньки. Я бежал к ним. Почему? Нипочему. Без причины. Куда-то надо было бежать, а кроме этих огоньков я ничего больше и не видел.
Это позже я узнал, что это были проблесковые маячки машины ППС, что патрульные вели перестрелку с двумя фальшивыми гаишниками, что один мент из-за меня погиб, ещё один – ранен. От смерти нас всех спасла погоня, что неслась за мной от самого гаража, из которого я сбежал. Лжегаишники скрылись, как сквозь землю провалились, а я попал в тюремную больничку.
Руины столицы (1942 г.) Оборона битого кирпича
Я в подвале. Живой. В этот подвал продолжали сносить раненых. Я сел. Тут же подскочил Прохор, а из-за него торчали три головы – Кота, Вани и Сергея.
– Так! Что за собрание? – рявкнул я.
