Он молча выслушал. Спросил только:
– В последний месяц медкомиссий она не проходила?
– Проходила. У неё же через неделю соревнования.
– Понятно. Всё, Виктор, ты больше ничего не предпринимай. Жди. И постарайся успокоиться.
Как тут успокоиться? И этот вопрос про медкомиссию, он к чему? О чем ты, опер, знаешь? Что там случилось?
Пришёл домой. Сын уже не спал. Молча смотрел на меня. Я сел рядом на диван. Уставился невидящими глазами в телевизор.
– Я к бабушке? – спросил сын.
Когда ты успел так повзрослеть, сынок?
– Да. Пока поживёшь там. Собирай вещи.
– Ноут брать?
– Возьми всё, что посчитаешь нужным. Да, готовься, что надолго. Лето, авось.
После недолгих сборов уже другой бомбила отвёз нас в пригородный посёлок, где жили тёща с тестем. Пришлось им отчитаться о своих действиях. После недолгого семейного совета было постановлено, что действия мои были верными. И что я ничего не забыл, сделал всё, что нужно, ничего не упустил, чего от меня, дырявоголового, не ждали.
Приехав домой, обнаружил машину кума у подъезда. Кум вышел, обнял, достал с заднего сиденья звякнувший пакет.
Нажрались. С горя. Моя любимая как в воду канула. Даже менты уже не надеялись на благополучную развязку – нашу машину перехватили на выезде в соседнюю область. План «перехват» – есть у них такой. Человек, что вёл машину, не подчинился требованию остановиться, попытался скрыться, открыл огонь из автомата. Погоня продолжалась два часа. Бандит загнал машину в лесной массив, где бросил машину и затерялся в зарослях. В салоне была обнаружена кровь. Окровавленная одежда моей жены.
Следующих дней я не помню. Бухал. Я. Не пьющий. Бухал. До потери способности думать. Смутно помню только лицо отца, что пытался как-то образумить меня. Помню, что мне стыдно перед ним. Наверно, нахамил.
А потом меня вызвали на опознание. В морг.
На столе лежало тело, накрытое какой-то зелёной клеёнкой. Из-под покрывала торчали ноги. Пахло горелой человеческой плотью. Я не должен был знать этого запаха, но в сорок первом нанюхался.
Какие-то люди что-то мне говорили. Что-то из официоза. Я не смог поднять покрывала. Не смог. Потому что узнал эти голые ступни родных ног. Очень часто, если я вечерами дома, она ложилась на диван, я садился в ногах и массировал эти ступни. Они у неё болели, уставая за день. Так мы смотрели телевизор или DVD.
Я упал на колени, схватился за её ноги, уткнулся в них лицом и завыл.
Финиш.
Опять «котлета» (1941 г.)
Постоянно приходили особисты. Пытались меня допрашивать. Я их искренне и от души посылал по пешему аморальному маршруту, с садистским удовольствием чувствуя их беспомощность. Им нечем было на меня надавить – я уже не от мира сего, одной ногой в могиле. И пытать меня бесполезно. Каждая минута жизни для меня и так была пыткой. Меня никто не пытался оперировать. Сразу вправили кое-как ногу, зашили руку, не пытаясь срастить сломанные кости, так и оставили, ожидая моей смерти. Хотя перевязки-пытки делали. Я чувствовал собственную вонь. Вонь гниющего заживо тела. О-хо-хо, беда!
Сколько это продолжалось, я не знал. Я был связан, глаза завязаны, часто и надолго терял сознание. Но приходить в себя совсем не хотелось. Обморок нёс хоть краткое, но избавление. От боли. Но приходили эти видения. Того мира, мира будущего. Мира без неё. Тяжело. Больно. Врагу не пожелаешь того, что испытал я.
Судьба Голума
(наше время)
Там или тут? Как назвать моё существование в двадцать первом веке? Не важно. Я заливался спиртным. До обморока. Там – боль и война, тут – боль и потеря Любви, Радости, Смысла жизни. Но, что необычно, переваливаясь из одного мира в другой, я сразу же забывал тот другой. Так, смутные отголоски, как от ночного кошмара после пробуждения.
Мной овладела такая тоска и апатия, что свет померк. Смутно помню похороны, поминки, какие-то допросы в ментуре, дознания, протоколы. Я их все читал, но…
Всё изменил один человечек. Я сидел пьяный у дерева напротив дома. Идти в дом не хотелось – без неё он потерял значение «дома». Но и идти было некуда и незачем.
– Это у тебя жену убили и сожгли? – услышал я.
Я поднял голову.
– Ну?
– Я знаю вашу машину. Я был на пляже в тот день. И видел, как вслед за твоей поехала другая машина. Это было подозрительно. Потому я запомнил номер. Менты мне не верят. Эх, вижу, ты невменяемый. Ладно, засуну бумажку в карман. Может, добьёшься чего. Говорят, связи у тебя неплохие.
Только на следующий день, наткнувшись на писульку, я вспомнил этот разговор. Долго-долго пялился в бумажку, часа два. И мир мой менялся. В нем появился смысл. Точнее, цель.
Сначала я хотел обратиться к своим ментовским знакомым, но передумал. Какое-то смутное беспокойство было. Как предчувствие. Но я его неправильно понял. Стал копать. Сам. Не совсем же я дурень. И спешить мне некуда. Всё уже случилось. Что могло случиться, уже случилось.
Номер и описание машины соответствовали машине, принадлежавшей довольно известной в городе структуре. Это была бизнес-структура типа холдинг-групп, владел ею большой авторитет, в нашем городе, конечно. В прошлом бандит, настолько умный и хитрый, что выжил в девяностые, легализовался, стал бизнесменом. Я знал его дочь, тихую умницу, – учились на параллельных потоках в университете, знал его сына, охеревшего от вседозволенности отморозка. Не знал только, что он не завязал с криминалом.
Понятно стало, почему менты не стали крутить этот след. Муторно, хлопотно, а ничем не кончится. От такого человека ничего не добьёшься.
И я тоже решил быть аккуратней. Пить я притормозил, но дурака валять продолжал. Пусть думают, что я продолжаю пить. Недееспособный алконавт. Спроса меньше. И шляться можно везде. Слушать, смотреть.
Многое услышал, многое увидел. Мир мне открывался с другой стороны. С той стороны, которая была в тени, была не столько скрыта, сколько неинтересна, брезгливо оббегаема глазами. Мы живем с этим теневым миром рядом, но параллельно, в отвращении не замечая его. Обходя эти «тени», как лужи грязи, в боязни заляпаться.
С работы меня уволили. Что меня устраивало. В план моей вендетты такая загруженность не вписывалась. Но деньги-то нужны? Нужны. Очень. Но работа нужна особая. Чтоб свободного времени побольше. Помог кум. Устроил меня сторожем. И к кому! В гаражный комплекс того самого холдинга того самого авторитета. Менты в открытую дружат с бывшими (или не бывшими?) бандитами. Но не до морализаторства.
