Я замолчал, заново переживая тот бой.
– Дальше-то что?
– Не повезло мне. Ещё ночью один ретивый немец в упор меня чуть не застрелил. Броник пробил. Так я с этой пробоиной потом и бегал. Влупил по нам немец так, что аж в пятках затрещало. Два дня мы продержались. Больше сорока танков пожгли, несколько самолётов. Даже я самолёт сбил.
– Ты самолёт сбил?
– Ага. Пришлось. Такой наглец – летал так низко, что винтом траву стриг. Пришлось наказать. Из пулемёта долбанул, он штурвал с испугу дёрнул, землю крылом зацепил – низко же летел, и грохнулся. Дело не в этом. Скажи, мы тогда, когда нас в окопах враг утюжил, тоже штрафниками были? Нет, добровольцами. Почти весь батальон там лёг. Не бывает по-другому. В этой войне победит не тот, у кого лучше танки или самолёты, а тот, кто больше готов умереть ради жизни. Батальон наш лёг, но двое суток не пускал немца. Батальон танков мы сожгли, больше батальона пехоты угробили. Получается что? Враг вроде бы победил? Да, он прошёл дальше. Но на одного убитого нашего пришлось по трое немцев. Этих солдат и танков им, может быть, и не хватило для охвата Москвы с юга. Получается, что мы победили? Не пожалели себя, не сбежали, а встали намертво и не ушли. Вот и там – встанем намертво и не уйдём. Я точно так сделаю.
– А смысл в нашей смерти? Кому легче станет?
– В смерти вообще нет смысла. Смысл есть в жизни. Кем ты был, пока жил, как ты жил, что делал и как ушёл – вот в чём смысл. Я в каждый бой иду биться насмерть. И помогает.
– Чем же?
– Страх не мешает. Сразу сказал себе: всё, Медведь, ты точно труп! И уже не думаешь, как бы выжить, где бы спрятаться. Руки не трясутся, холодный липкий пот глаза не заливает, мысли от страха не путаются. Чувствую себя нормально, спокойно, как сейчас. Только одно беспокоит – как бы их всех перебить! Как бы ребят не дать перебить! А если суждено умереть именно в этот день, то хоть и забьёшься в самую глубокую нору, всё одно сдохнешь. Не от пули, так от трясучки. Лучше, по мне, в бою, громя на куски врага!
– Контузия не такая уж и плохая штука, оказывается, – сказал со смехом Брасень.
Начали группами приводить пополнение – штрафников. Коротко беседовали с каждым и распределяли по взводам и отделениям. Всё обозвали привычно, хотя это было условно.
Когда численность роты перевалила за сотню, начались проблемы. И опять из-за снабжения. Отдавать откат в пятую часть можно, когда нас тридцать семь человек, а должны дать на сто. А вот наоборот – жалко. А иначе не дают. Возьми хлеба на восемьдесят человек, а распишись за сто? А харя у них не треснет? Оказалось, не треснет. Собрал опять свою группу управления.
– Так, мужики, не пойдёт, – начал я.
– Есть вариант, – сразу же кивнул Брасень, – кража со взломом, угроза оружием и остальное прицепом. Завтра в бой – по хрену.
– До боя шлёпнут. А хотя… Делаем. Под немцев только сработаем. Формы у нас завались, от склада пойдём на запад, там же и спрячем, а завтра заберём. Но всё это не прокатит без фокуса. Брасень и Казачок, останьтесь, остальные – готовиться.
– Ваня, возьмёшь того же ушлого форточника и проведаешь главного затейника-крысятника. Чую я, что угрызения совести его так мучают, что он малодушно помышляет о самоубийстве. Брасень, ты себе очкарика того, самострельщика, зачем взял?
Брасень смутился, вздохнул глубоко, буркнул:
– Сам же приказал учёт наладить.
– И? Бюрократия мне тут нафиг не нужна! Бухгалтеров ещё заведи!
– Тут это, Иваныч, как тебе сказать… Ты не сомневайся, он воевать будет, я сам присмотрю…
– Не понял я тебя, главснаб. Что ты титьки мнёшь? Говори прямо!
– Неграмотный я! Расписаться могу, а читаю и считаю – плохо!
– А, вон что! Да, это дело поправимое. Научишься. Ты, Брасень, никуда не идёшь. Как и я. Слишком мы заметные. Отбери надёжных и неболтливых людей. Психов тоже не надо – кровь не нужна. А чтобы незаметно было отсутствие людей, организуй опять баньку для вновь прибывших. И суеты, суеты побольше, побольше! Людей отправлять не группой, а по одному. Маскарад – в мешках. Если запалитесь, всё на тебя, уголовника, свалю.
– Я так и понял! – усмехнулся Брасень. – Вы, красные, хуже нас, воров. Делаете то же самое, но чужими руками. А виноваты всегда не вы. Как и прошлый раз: обворовали всех крестьян до одного – продразвёрсткой назвали. А что народ мрёт с голода, так это они сами мрут, вы-то при чём?
– Ты чё мне тут политинформацию развёл? Язык длинный? Укорочу! Или отменить всё? На хрен! Выкручивайся тогда, как хочешь! Но за сытость солдат, их вид и оснащение с тебя спрошу! Солдат, что не доедает, до конца боя не доживает!
– Чё ты? Чё ты? Раздухарился-то! Я так…
– «Так» с женой своей будешь! «Так» он! Я тебе сколько раз говорить должен: нет больше у нас ни красных, ни чёрных! Зелёные мы все! Цвета хаки! Ещё раз услышу, в табло без базара прилетит. Усёк?
– Усёк.
– Пшёл вон, демагог! И ты иди, казак недоделанный. И хорошенько всё обмозгуй, а не как обычно, на мелочах сыпешься.
– Может, вместе покумекаем?
– А на хрена тогда тебе голова нужна, Ваня, если я всё за тебя придумывать буду? А грохнут меня – пропадёте? Или ты думаешь, я вечный? Нет, я тоже сделан из мяса. И тоже устаю. Давай я смотаюсь проведать крысу, а ты тут порули!
– Нет, командир. Я не справлюсь. Пойду и я тоже.
Остались Кот и Прохор. Я посмотрел в упор на Кота:
– Рапорт будешь писать?
Он пожал плечами. Потом спросил:
– Зачем так? Может, давай через наших? Это будет лучше и законнее.
– Законнее – может быть. Но не лучше. Что, «ваши» до сих пор не видели? Ни разу не поверю! Давай смоделируем картину: я через тебя доложил, что из этой дивизии широким и стабильным потоком уходит народное добро. И возглавляет это главный снабженец дивизии, если не сам комдив с начштабом. Хотя на комдива не похоже, не таков он. Но допустим. Что будет? Интендантов и старшин – в штрафники, а руководство будет переведено куда-нибудь. А система останется. И здесь, и в других местах.
Я вскочил, начал ходить по хате.
– Понимаешь, это как болезнь. Живёт человек, воюет, старается, вдруг занемог, понос. И вот уже ему и не до боевой работы, думать может только о всё ухудшающемся самочувствии. От него подхватил следующий, ещё и ещё. Немного времени прошло – грозная армия еле-еле ползает. Так часто было в истории. В последний раз подобным образом был выбит Экспедиционный корпус французов в Крыму. То же и с воровством. Живёт человек, воюет, старается, вдруг видит – он жизни не жалеет, а жрачка всё хуже, патронов всё меньше, пушки стреляют через раз, танки и самолёты стоят без топлива. А тыловые крысы лопаются от жира и самодовольства. Наворованное используется для налаживания преступных связей, подкуп вышестоящих. И вот сложилась уже система – продукты, топливо уходит неизвестно куда, а воюем по старинке – кровью. А жить всем хочется. И честный вояка сам заражается этой болезнью – на спирт покупает у своего же интенданта снаряды или справку о ранении, бронь или керосин для семьи. Кому война, а кому мать родна. А расплачиваться за всё придётся опять мужику русскому. Есть только один способ борьбы с эпидемией…
