– Не отвлекайтесь.
– Есть! Мы подставились. Решили танки его выбивать и таким образом сдерживать. Но западный склон был врагу виден. А их владение огневыми средствами уже было известно. Решили лупить их на обратных склонах. А получилось иначе. На ложных позициях мы отлично вломили фрицам. Лучше, чем надеялись. А на следующий день – они нам. Нас растерзали часов за шесть. Хотя и мы им сильно долбанули. Около сорока танков за два дня – по-моему, отлично. Батальон на батальон. Это не считая пехоты. Их мы тоже хорошо причесали.
– В чём причина усиления боевых качеств противника на второй день? Подход резервов? Авиация?
– Я тоже думал, что дело в самолётах. А недавно понял: появился у них на второй день другой игрок, гроссмейстер. Он нас и обыграл. Человеческий фактор. Из тех же компонентов – пехота, пушки, танки, он слепил что-то новое. Казалось, что все немцы подчинены единой воле, взаимодействие их подскочило на порядок. Это всё изменило. В этом они сразу сравнялись с нашим комбатом, но нас было в несколько раз меньше. Итог закономерен.
Командиры переглянулись.
– Интересные выводы. Для старшины, – сказал генерал, захлопывая журнал БД, передал его Кельшу: – Это в музей. Читается как Жюль Верн. Пришёл, увидел, победил. Старшина, если мы вам дадим роту, справитесь?
– А вчерашний мой бой в качестве ротного вы как оцениваете?
Кельш скривился, как от зубной боли. Но трое остальных уже смотрели на него. Чекист стал зачитывать с бумажки:
– Усиленная пулемётами штрафная рота ночью, под огнём противника, по льду форсировала реку О и в рукопашной схватке очистила квартал Н. При поддержке огня всей артиллерии дивизии полковника Н рота отразила все атаки противника, неоднократно переходящие в рукопашные схватки. Противник вводил в бой до двух батальонов пехоты при поддержке артиллерии и бронетехники. После восьми отбитых атак командир роты вызвал огонь на себя. В ходе боя уничтожено до пятисот солдат противника, одна самоходка, три бронетранспортёра, подавлены две миномётные и одна артиллерийская батареи. Перешедшая в наступление дивизия довершила разгром противника.
– На себя? Ты вызвал огонь на себя? – спросил седой полковник.
– Мы укрылись в подвале. Рота задачу уже выполнила и погибла. Осталось только несколько раненых.
– Почему старшина командовал ротой? Где был ротный?
– Ротный был снят с должности по приказу комдива. А вчера я и старшиной не был. Просто боец переменного состава.
Кельш опять скривился. Зубы надо лечить, дядя!
– Это чёрт-те что! – хлопнул ладонью по столу генерал. – Штрафники командуют сами собой! А где командиры постоянного состава?
– Были выбиты в предыдущем бою. Ротный отдан под трибунал за трусость, – вынужден был ответить Кельш.
– Это не значит, что штрафники должны командовать штрафниками! Тем более что командиры отбывают наказание в штрафбатах, а не в штрафротах! Это они так и разбегутся.
– Уже не разбегутся. Некому бежать, – сказал я. О, обо мне вспомнили.
– Почему принял командование? Кто приказал?
– Никто. Не кто, а что. Долг приказал. Больше некому было. Девиз всех придурков – кто, если не я?
– За что в штрафниках оказался?
– За упрямство и длинный язык.
Кельш опять скривился, покачал головой. Генерал посмотрел на него, видимо что-то понял:
– Что ж, лейтенант Кузьмин! Надеюсь, война вас пощадит. Командуйте. Нам очень не хватает толковых командиров. Гроссмейстеров, как ты говоришь. Удачи!
Я вскочил, проорал, что служу трудовому народу. Генерал поморщился, встал, вышел. За ним полковники. Кельш остался. Поманил меня пальцем. Я подошёл.
– Ты понимаешь, что всё это само не происходит?
Он положил перед собой на стол красную коробочку, открыл – Звезда. Красная. Под коробочку он подсунул документы на неё.
– Документы сами не восстанавливаются, аттестаты и ордена не находятся, такие представительные комиссии лейтенантов в звании не утверждают.
– Конечно, понимаю. Спасибо. За мной долг. Я не забуду.
– За нами тоже. Такой, как Голум, был не один. Мы ещё летом задержали одного. Не поверили. А тут ты с этими бумагами. Самое страшное, что, похоже, такие гостинцы оказались у врага. Представляешь, что это значит?
Вот почему Жуков пропал! Твою дивизию!
– Ты нужен был нам не для того, чтобы не болтал, а чтобы разыскал этих гостинцев.
– Как же я их найду? Их теперь охраняют лучше Гитлера.
– А как этого нашёл?
– Случайно.
– А этот сон про ангела – брехня?
– Почти.
– Ладно, живи как знаешь. Связи с тобой терять не будем. Наш человек будет постоянно с тобой. Связь через Кота. Ты не обижайся на него. Он слишком буквально понял приказ.
– Проехали. Обиделся бы – он был бы мёртв.
– Ладно. Будем ждать вестей от тебя.
– Почему думаете, что я их найду?
– К тебе всё странное и необычное так и липнет.
Вот это точно подмечено. Хотя бы Прохора взять. Но сказал так:
– Поэтому я в дерьме по самую макушку?
Кельш гоготнул:
– Свинья грязь везде найдёт. Меня поражает, с каким радостным визгом ты вляпываешься в единственную яму с дерьмом на добрые сотни километров вокруг. И постоянно на дне этой ямы находишь золотой самородок.
– Икать! И в натуре! А я и не замечал.
– Иди, лейтенант. Твой командир и твои подчинённые уже заждались. Невоспитанный ангел даст наводку – сообщи. Удачи!
– И вам не хворать! – ответил я и запел:
Надежда – мой компас земной,
А удача – награда за смелость,
А песни – довольно одной,
Чтоб только о доме в ней пелось!
– Паяц, – покачал головой Кельш, тут же опять погружаясь в раздумья.
Опять пошли в военторг. Менять «пилу» старшины на два кубика. Хорошо хоть Степанов надоумил меня купить всё командирское, старшине можно. Степанов?
– Степанов? Ты знал, сука?
– А что ты орёшь? Ну, догадывался. Зачем ещё тебя будут тащить со мной вместе? Не в жопу же тебя целовать за дурашные, и не очень, песенки?
– Ха! Завидуешь? Завидуй молча!
– Ха! Чему завидовать, лейтенант?
– Извиняюсь, товарищ подполковник. Не подумал.
– В этом твоя и беда, лейтенант. Сначала ляпнешь, потом думаешь. Слушай, возьми нашивки. Чего ты стесняешься? Приказ читал? За ранения положены нашивки.
– Мои нашивки все на мне. Ребята в бане чуть не облевались.
