– Ну, что, лихое племя, получен приказ наладить взаимодействие, – сказал я, ставя на перевёрнутый ящик, накрытый газетой, две бутылки и закуску.
Разведчики сначала отнеслись к нам настороженно – люди мы новые, непонятные, особистами и НКВД от нас несло за километр, одевались странно, командовали сверхштатным подразделением, близки к комполка, да ещё и явное отношение имели к частым травмам хозяйственной части полка. Как таких мутных встречать?
Выпили, закусили, я рассказал о себе, не утаив и штрафного прошлого, они рассказали о своём боевом пути, отступлениях, окружениях, безнадёжных и отчаянных атаках.
– Думается мне, что Степанов будет использовать вас только по прямому назначению – как разведчиков. Глаза и уши. Но требовать будет! Он как бульдог: вцепится – зубы ломом не разожмёшь. Лучше сделать, что требует, не отстанет. А «пожарником» он меня сделал. И мою роту. Мной и будет дырки затыкать.
– О каком роде взаимодействии идёт речь? – спросил Елистратов. Он больше помалкивал, пил, но не пьянел.
– Боевое охранение на марше и рейды. Обходные, обманные, засады.
Разведчики переглянулись.
– Даже в этом случае ударная сила моя, вы так же, глаза и уши. Предупреждаю сразу, Степанов будет требовать максимальной информации от противника. Думается мне, что на вас, товарищ капитан, он повесит и контрразведочные функции.
– Это задача особистов.
– И они ею будут заниматься. Вы – радиоборьба и радиоигра, маскировка и обманки. В общем, взрослые игры, на которые слишком серьёзные дядьки из особого отдела не способны.
И я им рассказал о наших опытах по обустройству ложных позиций, ложных огневых и о том случае, когда меня пробомбили деревянными бомбами. История повеселила разведчиков.
– Разгадал немец, не дурак.
– И этим тоже можно воспользоваться. На следующий день после деревянной бомбёжки там можно было поставить настоящие гаубицы – ни один разведчик бы на них не глянул, пока они им на голову стальной град бы не обрушили.
– Ха! Хитро! – капитан оживлённо заёрзал.
Потом я опять травил байки, анекдоты, попели. Когда уже изрядно окосели все, кроме капитана, завязался, видимо, старый спор, что легче – наступать или отступать? Спросили моего мнения. Я уже был в таком состоянии, что серьёзно обсуждать ничего не хотел.
– Наступаешь – это когда воюешь фронтом на запад. А отступаешь – это когда воюешь фронтом на триста шестьдесят градусов и с пустыми желудком и подсумками. И там и там морда в крови, а жопа в мыле.
И вот после этого зашёл разговор о дураках командирах. Я хоть и выпил, понял – пробивают. Поделился с ними теми же мыслями, что высказывал Кельшу. И в конце добавил:
– Вот что, мужики, я вам скажу. Ваши тела и руки принадлежат армии, но мозги-то ваши никто не впряг в дышло. Задача поставлена, её выполнять надо. Выполнить можно по уму, можно по дурости. И каждый из вас ответит перед Богом за свои решения. Если кто-то тупо выполнил тупой приказ и положил народ, особисты с него не спросят, а вот матери пацанов и Бог – спросят.
– А ты верующий? – удивились разведчики. – Не боишься так о вере на каждом углу кричать?
– Капитан, я в таких… хм, передрягах побывал, такое видел, что страх отмер во мне как ненужный рудимент. А за веру стою твердо, не считаю, что это надо скрывать.
– Будет тебе на орехи от комиссара, – усмехнулся грустно капитан и передразнил, подражая его голосу и жестам: – «Религия – опиум для народа!»
– Так то религия. А у меня вера. А тёмный разум комиссара будем просвещать.
Разведчики рты поразевали, Кот посмеивается:
– Или проветривать?
– А это как пойдёт. Нет, мужики, противоречия между коммунизмом и верой.
– Лейтенант, прекратить! – приказал Елистратов.
Я заткнулся. А потом стал рассказывать анекдоты про попов. Некоторые – опасные.
– Приходит партком к попу и говорит: «Дай хор – товарищей из обкома встретить». – А тот: «Не дам. Вы их опять споите и баб всех перелапаете». – «Ах, так! Тогда хрен тебе, а не машины на крестный ход!» – «Ах, так! Тогда хрен тебе, а не стулья на банкет – опять все переломаете и заблюёте!» – «А вот за подобные слова можно и партбилет выложить!»
Ржали, конечно, но капитан сделал строгое лицо и сказал:
– За то, что слушаю подобные анекдоты, и я партбилет выложить могу!
– Не успеешь! – успокоил я его.
В общем, развеял одни их опасения, но зародил другие.
Предгрозовой сумрак (1942 г.)
– Всё, ребята, конечная! Выгружаемся! – заорал я, распахивая дверь теплушки. Выпрыгивающим взводным, старшине ставил задачи, махая руками. А потом добавил: – Живо! Пока стервятники не налетели!
Выгрузились, спешно отошли от полустанка, построились в походную колонну. Ваню и двух своих посыльных верхами отправил вперёд – квартирмейством заниматься. Мне как ротному полагался верховой конь. Ещё один – политруку, два – связным. Но лошадь даже не велосипед, что с ней делать, я не знал, политрука не было. Поэтому у меня образовалась микроконармия в составе четырёх конников, все из казачьих семей. А я уж лучше пешочком. Оно привычнее.
– Запевай! – приказал я. Шёл я впереди, задавал темп, ускоренный. А с песней ход веселее.
По приказу мы должны были дойти до той деревни. И я спешил этот путь преодолеть поутру, пока гансы просыпаются, кофей, суки, пьют. Я и сам бы кофейку попил.
Полк прибыл в тыл 7-й гвардейской дивизии и выдвигался к месту сосредоточения, отмеченному на картах как деревня на развилке дорог. Но от деревни остались только печные трубы. Там нас ждали выделенные три маршевые роты, взвод 82-мм миномётов только из учебки и два 76-мм орудия времён Брусиловского прорыва с расчётами, два раза стрелявшими на полигоне. Авторота спешно сгрузила полковое имущество и колонной пошла на корпусный склад за боеприпасами. Санёк с начштаба умотали в штаб дивизии.
Замначштаба расквартировывал батальоны и роты. Нам определили лес около штаба. Перво-наперво заставил нарыть противовоздушных щелей на весь состав роты. Самые расторопные отрыли широкие траншеи и перекрыли их. Хоть и весна, но тепла не дождешься. Потом погнал два взвода помочь окопаться девчонкам-зенитчицам, расположившимся по соседству. Вопросов никто не задавал – понятно, что девушкам, какие бы они ни были боевитые, ковырять ещё не оттаявшую землю тяжело, а зенитки рядом внушали чувство защищённости.
Комбаты распределяли пополнения. Я не ждал, что мне что-то перепадёт, даже на «биржу» не пошёл, а мне, с барского плеча или случайно, перепало двое ушастых тощих солдатиков – остатки. Определил их подносчиками боеприпасов. Одного к миномёту, второго к станкачу.
К обеду в небе затарахтел двухфюзеляжный самолёт. Это и была рама. Зенитчицы надели каски, заняли свои места вокруг пушечек, но не стреляли – 37-мм зенитка бы не дотянулась. Хождения и суета в расположении поневоле уменьшились. Но дымящие из-за сырых дров полевые кухни нас сильно демаскировали. Ждали налёта, но в этот день обошлось.
