И разговаривают они чудно. Анадысь, авось, околица, сенцы, вечерять, потчевать – все эти слова я, конечно, знаю, но кто их использует? Бабушки в глухих деревнях? А тут – девчушка молодая.
Хотя было вкусно. Искренне поблагодарил. Девка смотрела на меня искоса. Заигрывает? А что? Живёт тут в глуши с дедом каким-то. Чешется, небось. Бабы – они такие!
А может, и не Матрица? Может, они просто этакие сектанты. Как-то слышал о таких. Селятся тоже на отшибе и живут в аутентичных условиях. Средневековье или ещё что более дикое. И эти двое такие же.
За ужином попробовал их порасспрашивать. Не колются. Типа полное погружение в роль. На провокации делали круглые глаза. Ну, типа слов «Интернет», «телевизор» и тому подобных они никогда и не слышали. Ну, и флаг им в руки.
А потом деда понесло. Типа война идёт. С немцами. Ага, сорок первый год. Так я и поверил! Всё дед пытает меня, за кого я – за наших аль за немцев. Дурак, что ли? Какие, на хрен, немцы! Что нам с ними делить? В Великой Отечественной уже всё выяснили. Дурачишь меня? Ну, тогда и я тебя подурачу. Ща, таблеточку для улёта заглочу – тебе такой поток либерального сознания выдам! Самого меня и стошнит.
Но поток сознания отложился. Оказалось, девушка – Настей зовут, но дело не в том, а в том, что она баню стопила. И дед повел меня туда.
Вообще баню я люблю. Но такого ещё не было. Так меня ещё никто не парил. А потом он меня «ломал». Оказалось, дед – костоправ и шаман. Вправил мне колено, что-то втирал, что-то шептал.
Только вот оказалось, что таблетку я заглотил не вовремя – от жара бани мне совсем сорвало чердак. И что я там ему нёс, ничего не запомнил.
Зато ломку после этого запомнил. Ох, и плохо же мне было!
Настя говорит, сутки я был овощем, двое суток метался в бреду. Пришёл в себя только на четвёртый день. Слабый, как паралитик. Ещё и ломка. А Настя всё это время ухаживала за мной. Приятно. А почему? Понравился я ей? Чем?
Она обрадовалась, что я очнулся. Напоила каким-то бульоном. Стали разговоры разговаривать. Вот ведь упёртая девка! Вот уверена, что сейчас 1941 год, и хоть кол на голове ошкуряй! А когда я ей начинал приводить логичные доводы, что ну никак не может быть сейчас сорок первый, что уже давно идёт двадцать первый век, что цивилизация обошла стороной только их дом, а в мире она прошлась Всемирным потопом, смотрела на меня как на неразумного ребёнка, который приводит логичные доводы, что солнце вполне досягаемо – надень рукавицы, чтоб не обжечься, ставь лестницу повыше и бери его в руки.
Вот так и поговорили. Она осталась при своём, я – при своём. Потом решили, что пусть оно так и будет. Да и притомился я. Она положила мне руку на лоб, сказала:
– Спи!
И я уснул!
Когда я просыпался, тешил себя надеждой, что бред кончится, но нет. Не судьба. Опять это средневековое жилище, бухает лаем собака во дворе, мычат коровы, кукарекает петух. Вообще-то звуков было много, но мне казалось – вселенская пустота звенит вокруг. Оказывается, тяжело без привычного урбанистического шума. Нет телевизора, радио, гудков машин и шума их моторов. Тишина. Только сейчас я понял, что не жил без сопровождения телевизора или радиоволны. Как это называется? Блин, мозги со скрипом пробуксовывали, никак не хотели зацепиться за словосочетание «сенсорный голод». Блин, вот же! Сенсорный голод!
Меж тем самочувствие моё улучшилось. Я смог встать, опухоль на ноге сильно спала, но наступать было ещё больно. Прошелся по избе, ещё раз всё разглядывая. Всё очень простенько. Основательно, капитально, но простенько, без изысков и украшательств. М-да. Сектанты, что с них взять?
Вот угораздило же меня! От убийц убегал, попал к сектантам. «Свидетелям явления 1941 года». Надеюсь, они не людоеды. Хотя я уже тут несколько дней. Давно бы уже съели. Вспомнил песню «КиШ», запел – про такого же лесника и голодных волков:
Будь как дома, путник,
Я ни в чём не откажу,
Множество историй,
Коль желаешь, расскажу…
А дальше что? Свидетели Иеговы? Вурдалаки? Зомби? Или зомби-эсэсовцы, как в том фильме, где они бункер вскрыли? А, как же забыл про ГПУ, чекистов с чистыми мозгами, холодными руками и горящими пуканами. Кто там ещё меня навестит в этой галлюцинации, такой сильной и крепкой? Тень отца Гамлета?
Тут в избу вошли дед с внучкой. Чисто сказка – дед, внучка, собака. Кто там с ними в комплекте должен быть? Спящая царевна или тридцать три богатыря? Что-то я запамятовал.
– Здрав будь, хозяин, – приветствовал я бородача с поклоном, – благодарю тебя за лечение.
Дед озадаченно смотрел на моё кривляние. Как вы поняли, я троллил деда. Но его не проняло.
– Настя, собери на стол, вечерять будем.
Вот, опять «вечерять». Не ужинать, а именно «вечерять». Сектанты.
Но вкусно. И обильно. За ужином дед рассказал, что видел самолёты с крестами. И далёкий прибой он назвал канонадой. Жаль, не Канадой.
– Какая, к чертям, канонада в центре России? Если и будет война, то мы её не увидим. Обменяемся с янкесами и чанизами ядрён-батонами, и туши свет – ядерная зима! Только нам это будет до барабана. Если живьем не сгорим, так от излучения сгниём.
Они посмотрели на меня как на дурачка деревенского, переглянулись, дед как ни в чём не бывало продолжил:
– Надо скотину от германца прятать. Германец он по лесам не любит лазить, но бережёного Бог бережёт.
– Блин, вот вы упёртые. Какой германец? Война уже давно кончилась! Очнитесь же!
– Дак ведь сызнова началась! Опять немец лезет. В тот раз отбились, а сейчас уж и не знаю.
Я насытился, достал чудо-таблеточку, отправил в рот, запил густым душистым молоком. Похоже, натуральное. Да и корова мычала, я слышал. Достал сигареты, но закурить в доме стремался. Неудобно как-то. Дед смотрел, как я кручу в руках зажигалку.
– Где же достать такое можно? – спросил он про зажигалку. Я и сам уставился на неё. И что? Обычная китайская дешёвка.
– Да в каждом комке. Это дешёвка. Чина, чё с них взять?
Встал, вышел во двор. Дед тоже вышел. Вывел скотину из хлева и повёл в темноту.
Блин, сглазил – зажигалка упорно отказывалась дать огня. Кремень высекал искры, газ шипел, но не горела, и всё тут! В сердцах сплюнул и бросил зажигалку за спину. Разразился длинной матерной тирадой. Кто-то ахнул.
– Кто тут? – спросил я. Получилось как в анекдоте про мужика и театр.
– Я, – ответил тонкий голосок, показался трепещущий свет и Настя, прикрывающая огонь свечи ладонью.
