Километрах в пяти от этого чудного холмика вольготно расположился Император России со своими четырьмя легионами
[69] и парой отдельных полков кавалерии
[70]. Укрепленный лагерь с зубодробительно ровными рядами палаток, словно кто-то их по линейке расставил. Да и вообще – чистота, стройность и полный порядок. Но главное – четыре не менее аккуратных редута, совершенно классического для XVIII и XIX веков вида. Впрочем, Сигизмунд ничего подобного не знал, как и названия укрепления, посему увидел только странный невысокий земляной вал, внутри которого сидели воины с легкими орудиями. По легиону в каждом редуте. А чтобы им лучше сиделось, там открыли туалеты, поставили походную кухню и развернули палатки полевого лазарета. Кто его знает, сколько придется стоять на этих позициях?
– И ты хочешь, чтобы мы только обозначили удар по этой горстке воинов? – удивленно произнес Владислав. – Тут же их… хм… тысячи две пехоты, плюс за тысячу кавалерии
[71].
– Я думал, их будет больше… – несколько растерянно ответил Сигизмунд. – Мне доносили, что у Дмитрия идет набор людей в девять легионов. А сюда идет четыре. Четыре! По боям в Святой земле только пехотный полк должен был иметь неполные две тысячи пехотинцев. А тут… – Он махнул рукой и оглянулся на свое войско. Тридцать пять тысяч строевых выглядели очень внушительно на фоне русской армии.
– Предлагаю не ломаться, а бить наверняка, – рубанув рукой воздух, произнес Владислав.
– Не могу возразить, – развел руками с улыбкой Сигизмунд. – Если нам повезет, то убьем самого Императора. Тут и войне конец. Уверен, что его люди после его смерти передерутся между собой за власть.
– А сын?
– А что сын? У него разве есть репутация и слава?
– Мне говорили, что Дмитрий таскает куда можно и нельзя как Александра, так и Константина. И даже дочку. Много с ними возится.
– Все это пустое, – отмахнулся Сигизмунд. – Он вырезал старую знать, чтобы наплодить молодую и голодную. Она станет прикладывать все усилия, чтобы пробиться как можно выше, невзирая ни на что. И если сам Дмитрий для нее непререкаемый авторитет, то кто им его сын? Так, мальчик.
– Может быть, может быть, – покачал головой Владислав. – Начнем, что ли? Или пообщаемся с безумцем?
– О чем с ним можно говорить? – удивился Сигизмунд. – Впрочем, почему бы и нет? Интересно на него посмотреть.
Однако к переговорщикам никто не выехал.
Дмитрию было лень выдумывать какие-то обидные слова. Он просто проигнорировал это невнятное мельтешение перед позициями его легионов. Что само по себе раскалило что Сигизмунда, что Владислава буквально докрасна. Еще никто и никогда их так не унижал. Они подъехали достаточно близко, чтобы видеть, как этот напыщенный пингвин пьет свой кофе и что-то весьма приватно обсуждает с какой-то девицей, тиская ее за мягкие места. Сотрудница СИБ прекрасно сыграла отведенную ей роль, предварительно переодевшись.
– Скотина… – сквозь зубы процедил Владислав, разворачивая коня.
Но Императору именно эта реакция своих противников и была нужна. Он старался начинать каждый бой с удара по душевному равновесию своих визави. Ведь, как известно, чем больше человеком овладевают эмоции, тем хуже он прислушивается к голосу разума. А потому склонен совершать иной раз даже совершенно чудовищные ошибки, отдаваясь в заботливые лапки своей звериной натуры.
Ждать и ломаться Сигизмунд и Владислав не стали.
Зазвучали приказы.
Ударили барабаны.
И первые относительно ровные коробки феодальных рот пехоты двинулись на штурм редутов.
– А ты знаешь, – произнес Император, – неплохо идут. Хорошо даже. В кучу не сбиваются. Более-менее строй держат. Только крылья заносит. А? Что думаешь?
– Да, Ваше Императорское Величество, – учтиво согласился с ним легат Григория, прибывший вместе с братьями-рыцарями Тевтонского ордена. Торги за Ирину и ее детей с момента объявления этого «лота» так и не прекратились, обрастая все новыми деталями и мишурой. А также подробностями. В частности, письмом дочери, написанным ее рукой с массой подробностей, которые могла знать только она.
Все поле перед редутами было размечено небольшими колышками с цветными флажками – отметками дистанции. Никто из противников так и не удосужился обратить внимание на эти странности. А зря. Потому что именно по ним в этот самый момент наводился сводный дивизион нарезных «Единорогов», расположенных в укрепленном лагере. Ну а что? Били они далеко, навесом и довольно точно. Так что – в самый раз. Тем более что прорваться туда и взять его штурмом прежде захвата редутов не представлялось возможным.
Бах!
Тихо ухнул один «Единорог», окутавшись сизым пороховым дымом.
Бух!
Спустя несколько секунд жахнул взрыв, подняв натуральный фонтан земли в клубах густого дыма.
Бойцы первой линии ротных коробок замерли. Но всего лишь на пару секунд. После чего продолжили движение, старательно держа строй. Ну, насколько они могли это делать.
И вот, когда роты неровным фронтом пересекли воронку, весь дивизион «Единорогов» ударил практически слившимся в один затяжной выстрел залпом.
Раз!
И прямо в порядках этих рот поднялись те самые земляные фонтаны, клубящиеся сизым дымом. Далеко не все попали в цель. Где-то недолет, где-то перелет, где-то рассеивание по горизонтали. Да и осколков чугунный снаряд, начиненный дымным порохом, давал немного. Но вот там, где «гостинцы» вошли в нежное тело плотных построений легкой пехоты, результат оказался плачевный. Пятидюймовые снаряды укладывали до половины полной роты, а кое-где и больше. Остальная же ее часть приходила в полную моральную негодность.
Однако наступление продолжалось.
Перезарядка нарезных «Единорогов» слишком усложнилась, по сравнению с гладкоствольными прототипами, вот и били редко. Всего четыре залпа удалось дать, до тех пор пока пехота противника не вошла в зону поражения дальней, тяжелой картечи легких гладкоствольных «Саламандр».
Бах! Бах! Бах!
Застучали выстрелы с редутов. Тридцать два легких орудия обрушили на вражескую пехоту буквально шквал крупных картечин размером со сливу. Такие «подарки» при попадании нередко пробивали насквозь двух-трех бойцов, неплохо вгрызаясь в боевые порядки.
