Овидос улыбнулся.
– Ты знаешь, как нас называли после этого в Книгороде? – спросил он. – Хором забытых писателей. Мы организовали еще более крепкое сообщество, чем прежде, только теперь нас объединяла воля не к смерти, а к жизни! Мы все вместе выступали на улицах Книгорода и во всей красе представляли наше стихотворение. Просто так, без особых намерений, но по-прежнему в той же форме, что и впервые – каждый одну строфу. Конечно, мы его потом записали, но нам приносило огромное удовлетворение развлекать таким образом людей, когда мы читали его наизусть, как актеры на сцене. Мы выступали на рынках, на свадьбах и на праздниках по поводу возведения дома и всегда собирали публику, число которой постоянно росло. Хор стал известен всему городу, практически превратился в организацию. Исполняя балладу, которой сопереживали все присутствовавшие, хор тем самым утешал жителей Книгорода, помогая им вновь обрести волю к жизни. И хотя это звучит несколько пафосно, все было именно так! Это было лучшее произведение из всех, что я когда-либо написал. Тогда я еще не знал, что оно так и останется лучшим, но сегодня я с этим смирился.
Овидос вздохнул.
– В восстановлении Книгорода Хор сыграл роль, которую я не хочу преувеличивать, но было бы ложной скромностью ее отрицать. Мы стали ходячим символом того, что живая культура и крепкое единение позволяют выстоять в самых страшных катастрофах и кризисах.
– Но, – решился я перебить его, – это еще не объясняет причины, по которой ты стал столь состоятельным. – Я указал на его украшения.
– Спокойно! История продолжается. Сейчас начинается коммерческая часть. – Овидос самодовольно усмехнулся. – Так вот, через некоторое время пути забытых писателей разошлись. Некоторые женились и уехали. Кое-кто умер… как это случается. Когда первый из нас объявил о том, что покидает Книгород, мы решили никогда больше не декламировать стихотворение вместе. Это должно было остаться привилегией нашего прежнего верного сообщества. Поверь мне, я до сего времени ни разу не подумал о публикации в форме книги! Но когда кругом заговорили о том, что забытые писатели больше не будут выступать, ко мне обратился издатель и стал убеждать меня в том, что это произведение обязательно должно быть опубликовано для будущих поколений, обязательно! Ну что на это можно было возразить? Мы заключили договор, согласно которому все оставшиеся участники хора в равной степени должны участвовать в прибыли. Мы рассчитывали на продажу всего нескольких сотен книг, исходя из того, что мало кого заинтересует тоненькая книжка с одним-единственным стихотворением? И я подумал: это все. У нас были хорошие времена. Мы были живы. Чего можно еще желать? Но потом все изменилось.
Овидос ухмыльнулся.
– Книга стала бестселлером. Правда, лишь в пределах Книгорода, но успех был невиданный! Сначала книгу купил каждый житель Книгорода, который пережил пожар. Потом стихотворение вошло в обязательную школьную программу. К нему стали проявлять интерес туристы. Книгу покупали в качестве главного сувенира, который привозили из Книгорода. И что же сегодня, спустя две сотни лет? Если кто-то привозит из этого города только одну книгу, то это книга с моим стихотворением, написанным под воздействием Орма. Она лежит во всех книжных лавках и букинистических магазинах прямо возле кассы. Есть специальное издание для детей, в котором картинки откидываются, когда открывается книга. Горящие дома и пылающие книги и прочее! Ты можешь себе представить размер прибыли, полученной за все эти годы? Это обеспечило нам беззаботную жизнь. Тираж увеличивался из года в год. Мне удалось даже создать фонд для бездомных писателей. – Овидос раскинул руки. Довольный, добившийся успеха в жизни дракон на чужбине.
Я как будто освободился от тяжелой ноши и в душе поздравил себя с тем, что сел сюда.
Овидос сунул руку в карман, достал маленькую брошюру и придвинул ее мне через стол.
– Это подписанный экземпляр, – сказал он. – Он у меня случайно оказался с собой. – Овидос усмехнулся. – Может быть, ты когда-нибудь захочешь взглянуть.
Я взял узкую книжицу.
– Н-да, – сказал Овидос, в очередной раз набивая свою трубку. Его, очевидно, захватила страсть рассказчика. – Но это была лишь моя небольшая личная история… исключительно подстрочное примечание в истории развития города после перенесенного ада. Есть и большая самостоятельная глава. Ты хочешь немного послушать? История Книгорода для продвинутых?
– Я прошу об этом! – сказал я, и мой голос прозвучал откуда-то издалека. Но мне было абсолютно все равно. Я хотел слушать дальше и дальше! Два гнома, сидевших рядом с нами, положили маленькие головки на стол и заснули, тихо посмеиваясь во сне.
Библио-то, библио-это
Дымительная между тем все больше наполнялась посетителями. Теперь они уже плотно сидели за столами, и даже за наш стол уселись несколько человек. Здесь и там мелькали не только трубки, но и бутылки с вином. Насколько я мог разобрать через голубоватый дым, в основном это была пестрая смесь коренных жителей Книгорода. Я определил это по их внешнему виду, так как на многих была соответствующая униформа: торговцы книгами в знаменитых полотняных куртках с множеством накладных карманов для книг и веревкой с узлами вокруг бедер, с помощью которой они измеряли формат книг; печатники в моющихся кожаных фартуках и с черными пальцами; издательские редакторы с висящими лупами для чтения; чванливые наттиффтоффские нотариусы в нарукавниках; флоринтские повара супов в нелепых поварских колпаках (для чего, собственно говоря, при приготовлении пищи нужны колпаки?); и, разумеется, молодые литераторы, одежда которых отличалась воинствующим индивидуализмом: смелые головные уборы и небрежно наброшенные шарфы, пакеты с блокнотами и с неизбежной лентой собственных стихотворений, которая небрежно торчала из кармана.
Дым становился все гуще, а гул голосов – все интенсивнее. Мы уже прокоптились, как вяленая треска. Но я чувствовал себя здесь все более комфортно, мне было очень уютно, хотя я не имел представления, с чем это связано. Я даже не знал, что существует столько видов сухих возбуждающих средств, которые можно потреблять, пропуская через дыхательные пути, простой табак – в самых редких случаях! Травы, разноцветные порошки, сушеные фрукты, высушенные корни, даже пестрые листья или размолотые орехи набивались в трубки или заворачивались в сигаретную бумагу. Мыльный запах сирени здесь, смолистая конопля там, царящий всюду тяжелый мускатный аромат и между этим интенсивный фогарный дым. Из многих трубок, как только их зажигали, выбивалось высокое тонкое пламя. Какой-то квакша дымил трубкой с тремя раструбами, из которых поднимались разноцветные клубы дыма. Такое вообще-то мог вынести только закаленный курильщик с железобетонными легкими. Только сейчас я заметил, что даже не доставал свою трубку, настолько я был увлечен рассказом Овидоса об Орме. Я порылся в своих карманах. Словоохотливый динозавр, напротив, вновь набил свою трубку, зажег ее и начал рассказ. Вообще-то при желании здесь покурить было достаточно просто вдыхать и выдыхать воздух.
