– Эта местность все больше приходила в упадок, – объясняла она. – Сначала уехали те, кто мог себе это позволить. Вслед за ними те, для кого это было совсем непросто. Потом она превратилась в район для бездомных с бесплатным проживанием. Но и они не выдержали. Лучше жить в примитивных условиях под открытым небом, чем в доме рядом с Магмоссом! Наконец здесь появились криминальные элементы, и местность стала действительно опасной. Отравленный поток привлек также и матерых преступников. Но даже они тут не задержались. Сегодня это ничейная земля. Почти как Отравленная зона.
– Отравленная зона?
– Не все сразу! – ужаска рассмеялась. – Тебе еще слишком рано с ней знакомиться. Это тоже один из новых аттракционов города, которые ты еще не видел. Еще покруче, чем этот.
Теперь уже мне было по-настоящему дурно. Голова болела как при приступе мигрени, и колени совсем обмякли. Мне хотелось только одного – уйти, уйти подальше от этой вони, которая будила самые злые воспоминания. К счастью, ужаска отвернулась от кратера и направилась вновь к городским домам.
– С тех пор, как здесь никто больше не живет, – проговорила она через плечо, – то есть практически с того времени, когда никто больше не обязан видеть Магмосс и ощущать его запах, если он этого не хочет, появились и легенды. Глупая болтовня о том, что якобы Магмосс – живое существо, что он умеет думать, влиять на мысли тех, кто к нему приближается, что он пытается заманить неосторожных в свои воды. Ты же знаешь: выдумки для предостережения детей, чтобы они держались от него подальше. Но при этом на самом деле никто не решается приблизиться к нему. Ни один ребенок.
– Кроме нас, – сказал я охрипшим голосом. У меня совершенно пересохло в горле от ужасного воздуха.
– Я хочу показать тебе неоцененный вид на новый город. Или ты предпочитаешь туристические маршруты? Может быть, тебе показать улицы с сувенирными лавками?
– Ладно, – сказал я. – Я постараюсь его оценить. Мне только немного не по себе.
Ужаска отмахнулась.
– Это сейчас пройдет. Последствия Магмосса, к счастью, быстро исчезают.
Не сговариваясь, мы перешли на быстрый печатный шаг, и через некоторое время позади нас остались унылые, мертвые улицы, прилегающие к Магмоссу, а вместе с ним его гнетущий запах и карканье ворон. Вскоре мы вновь увидели на улицах людей, а за окнами свет, всюду слышались голоса. Я вздохнул, и мне стало спокойнее. Каждый шаг, который отдалял меня от адской реки, уносил меня также все дальше от лабиринта. И это было настоящим облегчением для вашего измученного рассказчика, мои дорогие друзья, как физическим, так и духовным. Никто больше в ближайшее время не заставит меня оказаться в такой близости от катакомб. Я поклялся себе в этом.
Мы попали в квартал города, в котором пожар, похоже, стал причиной радикальных разрушений, так как я, хоть и бывал здесь, теперь ничего не узнавал. Здесь в былые времена находился переулок Лекторов, который всегда был переполнен отчаявшимися слушателями переутомленных лекторов. И сразу за ним располагалось Кладбище забытых писателей. Ни от того, ни от другого не осталось и следа. На их месте возник современный квартал с абсолютно новыми, очень простыми и строгими домами и совершенно иначе проложенными улицами.
– Здесь проживают почти исключительно сотрудники театра, – пояснила ужаска, – и их семьи. Это практически город в городе. У него нет никакого официального названия, но жители Книгорода прозвали этот квартал Сленгворт.
– Сленгворт?
– Существует профессиональный язык пуппетистов, который переводится только устно. Тарабарщина из различных языков и диалектов, пока еще совершенно неизученная. Этот язык называют сленгом. В нем имеются слова для обозначения определенных явлений, которые непуппетистам абсолютно неинтересны, но для них это имеет огромное значение.
– Например?
Инацея чуть задумалась.
– Ну, скажем, если на театральном костюме перед выступлением лопнул шов, это называется «растрескивание». А спутывание нитей марионетки во время спектакля называется «замкнутая сеть». Если кукла делает на сцене неловкое и неподобающее движение, то для этого применяется термин «сорняк». Взгляд куклы называют «окку». Зритель, который во время представления встает и идет в туалет, считается «писсиотом». Жидкие аплодисменты после спектакля получили название «спрут».
Я хрипло засмеялся.
– Очень важный термин в этом языке – «сленгво». «Сленгво» — это состояние, когда кукла оживает. Когда ее выводят на сцену и она поддерживает публику. Когда она движется. Если она не используется и только висит на стене на веревках, то она – «несленгво». Неживая. То есть мертвая.
– Понятно.
– Когда-нибудь название Сленгворт укоренится для обозначения этого квартала. В свободном переводе – «место, в котором куклы оживают». Или «место рождения кукол».
– Гм, интересно, – сказал я.
Я огляделся по сторонам, чтобы повнимательнее рассмотреть квартал. Воздействие Магмосса больше не ощущалось. Эта живая местность нравилась мне значительно больше, чем призрачные переулки рядом с омерзительной рекой.
– Здесь живут не только кукловоды, а также художники-декораторы и художники по костюмам, художники сцены и механики. Режиссеры и музыканты, авторы, распорядители зала, осветители, конструкторы кукол, специалисты по изготовлению париков, суфлеры, уборочный персонал и «выметалы». Они представляют все слои населения. Гномы, полугномы, псовичи, тролли, мидгарды, полувеликаны, добротышки – кто угодно. Это довольно неадекватный квартал! Представь себе пару сотен высокоодаренных детей, организм которых сформировался, а мозг нет. Это и есть население Сленгворта. Большой сумасшедший дом, полный безобидных безумцев. Я бы не хотела здесь жить! Я хочу спать здоровым сном.
Из открытых окон простых многосемейных домов доносились разнообразные громкие звуки, порождаемые различными видами деятельности. Было слышно, как работают швейные машины, визжат пилы, а певица – обладательница сопрано – репетирует новую песню. Кто-то играл на виолончели, а кто-то еще – на турецком барабане. Два смеющихся полугнома толкали в подъезд дома мобильную вешалку для одежды с крохотными костюмчиками. Какой-то актер в маске, изображающей череп мертвеца, высунувшись из окна полуподвального этажа, читал сценический монолог Есиля Уимпшряка. В задних дворах шумели дети, марионетки висели между домами, как белье на веревках. У стены дома стояли театральные декорации с сюрреалистическим сказочным пейзажем. Перед ними две собаки соперничали за пришедшую в негодность куклу. Кто-то бесцеремонно проверял качество ластры. Здесь была совсем иная атмосфера, нежели в других кварталах города. Пахло свежей краской, скипидаром и средством для ухода за деревом, а не книгами и кофе.
– Это первые дома нового Книгорода, – сказала ужаска. – Поэтому они такие простые и строгие. Они были построены из дымившихся обломков, когда в других местах еще все было охвачено пожаром. Здесь живут только те, кто привык действовать, импровизировать и помогать друг другу. Здесь все время что-то происходит! Театр работает круглосуточно и никогда не закрывается. Никогда! Дается шесть представлений в день и даже ночью. И каждый раз все билеты проданы.
