– Сюда, – скомандовала она.
Мы прошли мимо длинной деревянной скамьи, на которой сидела группа забавных кукол, привлекших мое внимание. Явно ручного изготовления, они производили впечатление недешевых, хотя были заметно старыми и потрепанными. Это не обычные детские игрушки, поскольку работа отличалась чрезмерной тщательностью, где были предусмотрены мельчайшие детали. Куклы были вырезаны из благородного дерева или изготовлены из дорогого обожженного фарфора, были применены трудоемкая роспись и сложные механизмы для движения глаз и рта. И, наконец, они были одеты в роскошные костюмы. При всем при этом на них были отчетливо видны следы активного использования и изношенности, во многих местах обнаруживались потертости, разрывы, трещины, дыры в костюмах и другие признаки износа. Это были уникаты – настоящие и многократно использованные театральные куклы. Мы остановились возле скамьи.
– Это куклы, которые будут участвовать в сегодняшнем представлении? – спросил я.
Ужаска засмеялась чуть снисходительно.
– Нет, это отслужившие свое куклы. Главные герои постановок, которые сегодня уже не играют. Вот это – профессор Бимбам из спектакля «Легендарный профессор Бимбам». А это Король Фурункель из «Короля Фурункеля и затопленного четверга». Вот Кауи и Октомир из спектакля «У улиток много зубов». Настоящая классика. Импозантная компания, не так ли? И стоит целое состояние.
При перечислении титулов и главных действующих лиц меня немного покоробило. Они напомнили мне о том, что кукольный театр являлся, собственно говоря, старой, даже античной, почти архаической формой искусства, которая преимущественно предназначалась для детской публики. Нечто, что родители используют вынужденно, чтобы немного успокоить своих детей. Но у меня не было детей! Я опасался самого страшного, что могло ждать меня этим вечером – смеси цирка и кукольного театра. Куклоцирка. Ничего худшего нельзя было и представить. Но я не подал виду.
– Они так просто сидят здесь? – удивился я. – Их же могут запросто своровать.
– Такое иногда случается, – ответила ужаска. – То и дело под накидкой исчезает какая-нибудь кукла, но после представления их всегда возвращают назад.
– Сворованные куклы возвращают? – спросил я, когда мы двинулись дальше. – Почему?
– Потому что после спектакля возникает совсем иное представление о куклах, – сказала ужаска и одарила меня таинственным оскалом. Она остановилась перед оклеенной обоями стеной и вынула из своего пальто ключ. – Входи! – скомандовала она, открыв незаметную дверь в стене и прошмыгнув внутрь. Я с удивлением и любопытством последовал за ней. За дверью оказалась короткая витая металлическая лестница, которая вела вверх, и ужаска стала энергично подниматься по ней. – Наша частная ложа, – объявила она, когда мы оказались на маленьком балконе, которым заканчивалась лестница. В ее голосе слышалась гордость.
Я подошел к ограждению балкона и стал рассматривать театральный зал. Он сразу показался мне больше, чем я его себе представлял. Намного больше.
– Такое впечатление создается у каждого, – заметила ужаска, хотя я ничего не сказал. – Представления не имею, как они этого добиваются! В Цамонии есть залы большего размера, но нет ни одного, который не казался бы вдвое меньше этого. Они здесь действительно знают толк в обмане зрения. Ты это еще увидишь.
Мы уселись в удобные, обтянутые черным бархатом кресла. На маленьком столике между нами лежали два бинокля. Наверняка один из них принадлежал Кибитцеру, и мне на какое-то мгновение стало не по себе. Чтобы немного отвлечься от неприятных мыслей, я склонился над парапетом и посмотрел в зал. Под нами ряды в партере быстро наполнялись зрителями.
Можно было без преувеличения сказать, что это был необычный театр. Например, здесь был не один большой занавес, а сразу семь различной величины, которые располагались полукругом рядом друг с другом. Один был из красного бархата, другой черный как смоль, третий из золотого шелка. И потом еще четыре, на которых были вышиты сказочные фигуры, музыкальные ноты или абстрактные рисунки. Особенным вкусом они не отличались. На стенах по кругу висели высокие зеркала, которые оптически увеличивали вдвое ряды кресел и таким образом создавали обманчивое впечатление о величине зала. И повсюду стояли непременные ведра с водой и песком на случай пожара.
Особенно впечатляло оформление лож, десяток которых располагался по кругу театрального зала. Они были искусно сделаны в форме черепов сказочных персонажей, и создавалось впечатление, будто гигантские драконы, рогатые морские змеи и дневные хищные птицы просунули свои головы через стены театра. Каждая отдельная ложа была оформлена индивидуально и обита изнутри черным бархатом. Балконы были богато украшены орнаментом и сусальным золотом. Я отметил, как быстро заполнялись публикой другие ложи.
Потолок был необычайно высоким для театра. В сумеречном свете о его существовании можно было только догадываться, так как он уходил вверх, сужаясь, как цирковой шатер. На длинных шнурах свисали строгие многорожковые светильники в виде канделябров, которые создавали сумеречный свет, потому что зажжены были лишь отдельные свечи.
– Дизайнер по интерьеру хорошо поработал, – заметил я, ухмыляясь.
– Ну да… – сказала Инацея и косо посмотрела на меня. – Здесь все еще придают большое значение происхождению пуппетизма. Большинство из сотрудников пришли сюда из уличного театра. Вместо того чтобы отрицать свое прошлое, они гордятся тем, что не принадлежат к известному театру высокого искусства. Тебя это огорчает как успешного писателя, награжденного Орденом Вальтрозема?
– Нет, нет, – возразил я, рассмеявшись. – Я с удовольствием развлекусь. Что сегодня дают? «Короля Фурункеля и затопленный четверг»? Выкладывай, наконец! Теперь я уже не смогу сбежать.
– Ты сейчас увидишь и будешь в восторге.
Ужаска достала пакет, полный печенья из цельного зерна, и начала его с хрустом поглощать, не предлагая мне. Остаток времени я провел, перегнувшись через парапет ложи и разглядывая публику.
Это было пестрое общество – представители разных видов населения Цамонии: гномы и мумы, наттиффтоффы и фолтигорки, друиды и галугатцы, местные жители и туристы, взрослые и дети – зал был заполнен до самого последнего резервного места. Повсюду я видел сидящих в зале замаскированных либринавтов – удручающее для меня зрелище. Прежние свирепые охотники за книгами никогда бы не отправились на культурное мероприятие, а если бы все же и решились на это, то ощущали бы себя неловко. Либринавты же здесь, в зале, похоже, не привлекали никакого внимания и уж тем более ни у кого не вызывали неприятия. Напротив, некоторые из них оживленно беседовали со своими соседями, а один – даже с ребенком, который радостно смеялся, глядя на него, хотя у того на лице была вызывающая страх маска какого-то насекомого. Многие зрители были празднично одеты и деликатно переговаривались негромкими голосами.
