Эти размышления заметно успокоили меня. Я убрал письмо в плащ, привел в порядок содержимое других карманов, которые так тщательно обшарил, и у меня неожиданно оказалась в руках «Кровавая книга». Конечно, ее я тоже взял с собой, повинуясь внезапному импульсу. Зачем, собственно говоря? Ну, во-первых, я хотел вернуть ее назад в город, которому она вообще-то принадлежала. Страшный фолиант находился, правда, у меня уже два века, но я никогда не чувствовал, что книга принадлежит действительно мне. Я вырвал ее тогда из пламени и спас тем самым от верной гибели. Но этот поступок не сделал «Кровавую книгу» моей собственностью. Я имел на нее не больше прав, чем мародер, который во время катастрофы грабит чужой дом. С тех пор я ни разу не читал ее! Для меня это было просто невозможно. Всякий раз, когда я решался полистать книгу, я мог прочитать максимум одно-единственное предложение – всего их было ровно три – и тут же в ужасе захлопывал ее и потом годами не открывал.
Я хотел наконец вновь избавиться от заколдованной вещи! Но, разумеется, я не мог просто выбросить ее. Она была невероятно дорогой и стояла в числе первых в «Золотом списке» – перечне самых ценных антикварных книг Книгорода. Да, это была одна из самых востребованных антикварных книг вообще. Это создавало определенную ответственность. Может быть, мне удастся найти покупателя в Городе Мечтающих Книг. А если нет, то я пожертвую ее Городской библиотеке Книгорода. Точно, я так и сделаю. К причинам моего путешествия я добавил еще один благородный поступок. Внезапно я почувствовал облегчение и убрал страшный фолиант.
Следы тумана растопило полуденное солнце, лучи которого наконец-то согрели мое лицо, и я зашагал более уверенно. Путешествие мало чем отличается от сочинительства. Главное – начать, а когда преодолеешь первые препятствия, в основном дальше все идет гладко. Кто не путешествует, тот остается дома! После того как Драконгор через некоторое время исчез из поля зрения, на меня нахлынули идеи коротких историй, стихов, целых романов. Так прошел славный долгий день. Мне то и дело приходилось останавливаться, чтобы записывать самое важное в блокнот. Казалось, будто художественные идеи подкарауливали на краю дороги между Драконгором и Книгородом, чтобы внезапно озарить и вдохновить уставших писателей. Вскоре я громко декламировал строки, сочиненные экспромтом. Бедная цамонийская природа, которая вынуждена была это слушать и на которую я, должно быть, произвел впечатление сбежавшего постояльца сумасшедшего дома! Но мне было все равно. Я принял правильное решение, у меня начался совершенно новый этап жизни. Хильдегунст Мифорез вновь обрел себя!
C меня даже стала сходить чешуя! В самом начале этого путешествия началась одна из периодических фаз линьки: мой, до сих пор зеленый, чешуйчатый покров исчез, уступив место новому, красноватого оттенка. После желтоватой кожи в детстве, зеленоватой в юности и в первые годы взрослой жизни, нынешняя окраска соответствовала достигнутой мною зрелости – величественный красный цвет. Новая благородная чешуя сияла на солнце. Когда линька завершалась, то в течение продолжительного времени мне даже не требовался крем с добавлением масла, потому что новая кожа блестела, как полированное снаряжение. Старая чешуя осыпалась с моего тела, пока это были отдельные чешуйки, но вскоре они посыплются, как град. Это я знал по собственному опыту. Не всегда приятно лицезреть динозавра в период линьки, но для него самого – это чрезвычайно комфортный период. Ощущается небольшой зуд, но он даже приятен. Такое чувство, будто на всем теле сошли струпья зажившей раны. Я счел это хорошим знаком, чем-то наподобие заявления о согласии моего тела на путешествие.
«Линяющий динозавр – это здоровый динозавр!» Так всегда говорил мой крестный Данцелот Слоготокарь. Я оставлю след на будущее, как бродячая осыпающаяся елка
[2].
В прохладной березовой роще я устроился на ночлег. Мне с некоторым трудом удалось разжечь небольшой костер, что раньше для меня, бывалого путешественника, всегда было одним из самых легких дел. Это была единственная мера, к которой я прибег для отпугивания диких зверей. Я взял с собой все возможное, но не подумал о средстве для защиты. Самое опасное оружие, которое я носил при себе, был маленький складной нож. Если сейчас из темноты появится какая-нибудь бестия, то я, по крайней мере, смогу попытаться припугнуть ее с помощью пинцета или предложить ей немного сиропа от кашля.
Почему я, собственно говоря, не испытываю страха? Вероятно, я просто слишком устал, чтобы сейчас чего-то бояться. Я уже целую вечность не совершал столько полезных для здоровья движений в течение одного дня. Я положил голову на рюкзак и стал рассматривать танцующие тени между стволами берез. Моя «подушка» была немного жесткой из-за находящейся внутри «Кровавой книги», но я не решился вынуть ее.
«Ведьмы всегда стоят среди берез».
Это была одна из трех загадочных фраз из этого злосчастного фолианта, которые постоянно приходили мне на ум в самый неподходящий момент.
«Тень, которую ты бросаешь, не является твоей тенью».
Это была вторая фраза.
«Если ты закроешь глаза, придут Другие».
Так звучала третья фраза.
Всего три раза я открывал «Кровавую книгу», и каждая из этих трех фраз навсегда въелась в мою память. Но странным образом именно здесь, в этой совершенно чужой, незащищенной и наверняка небезопасной среде они впервые не пробудили во мне настоящего страха. Моя вынужденная связь с «Кровавой книгой» всегда вызывала у меня ощущение, будто я живу рядом со свирепым и опасным животным, которое в любой момент может напасть на меня и разорвать на куски.
Но в известной степени я вновь вернул его в дикую природу, чтобы дать ему свободу. Поэтому я больше не испытывал страха. Я достал из своего багажа печенье из муки грубого помола и с благоговением съел его. Я намеревался впредь следить за своим питанием и потреблять столько пищи, сколько в действительности требовалось моему организму. Случай с рогаликом из слоеного теста глубоко врезался в мою память.
Свежий легкий ветерок прошелестел по березовой роще, вызвав многоголосый шепот опавшей листвы и еще больше раздувая мой костер. Беспокойно затрепетали кроны деревьев, будто ребенок листал толстую книгу без картинок. Я вспомнил о шелестящем смехе Призрачного Короля и о его светящихся детской радостью глазах, когда он умирал охваченный пламенем. В самом деле, с того самого времени не проходило и дня, чтобы я хоть раз не подумал о нем. А когда я писал, меня нередко охватывало чувство, что он водит моей рукой.
