За три дня до ее дня рождения разразилась буря. Она собиралась весь день, по долине гулял злобный ветер, обычно тихая заводь покрылась белыми барашками. Буря началась ночью, река отчаянно билась о берега, а деревья сгибались под напором бешеных порывов ветра. С неба низвергались потоки воды, превращая землю в подводное царство.
Муж и сын Лорен спали как младенцы, но сама Лорен бодрствовала. Она устроилась за столом в кабинете мужа с бутылкой его любимого скотча. Выпив бокал, она вырвала из тетради лист. Потом осушила другой бокал, затем третий, но лист так и остался пустым. Она не могла решить, как начать. Слово «дорогой» казалось формальным, а «милый» – ложью. Осушив почти всю бутылку и так ничего и не написав, она вышла из дома.
Подстегиваемая алкоголем, скорбью и гневом, Лорен направилась к заводи. Городок был пуст, все окна наглухо закрыты. Никто не видел, как она поднималась по тропинке в гору, то и дело скользя по грязи. Она ждала, что кто-нибудь придет, что мужчина, которого она полюбила, каким-то чудесным образом почувствует ее отчаяние и появится, чтобы спасти ее от нее самой. Но раздавшийся голос, испуганно и обреченно выкрикивавший ее имя, принадлежал не тому, кого ей хотелось услышать.
Она бесстрашно шагнула к обрыву, широко раскрыла глаза и бросилась в темноту.
Она не могла его видеть, не могла знать, что внизу возле деревьев находился ее сын.
Не могла знать, что его разбудил крик отца и стук захлопнувшейся двери, что он вскочил, бросился вниз и выскочил на улицу босиком, в одной тонкой пижамке на худом тельце.
Шон увидел, как отец садится в машину, и стал громко звать маму. Патрик обернулся и крикнул сыну идти обратно в дом. Потом подбежал к нему, грубо схватил и попытался затолкать за дверь. Но мальчик умолял не оставлять его одного.
Патрик сдался. Он подхватил сына, отнес в машину, пристегнул на заднем сиденье, и тот испуганно затих, не в силах понять, что происходит. Он крепко зажмурился. Они поехали к реке. У моста отец остановился и велел ему ждать в машине и никуда не уходить. Но кругом было темно, а дождь барабанил по крыше с такой силой, будто на нее обрушился град пуль, и мальчику казалось, что в машине есть кто-то еще, что он слышит чье-то дыхание. Он вылез из машины и побежал, спотыкаясь, вниз по ступенькам, а на тропинке несколько раз поскользнулся в грязи и упал, но продолжал пробираться сквозь мглу и ливень к заводи.
Потом в школе говорили, что он все видел, что он был тем самым мальчиком, который видел, как его мать прыгнула с обрыва и разбилась насмерть. Но это была неправда. Когда он добежал до заводи, отец уже находился в воде и выбирался на берег. Шон не знал, что делать, и, вернувшись к деревьям, спрятался за толстым стволом, где никто не мог к нему подкрасться.
Ему казалось, что он просидел там очень долго. Оглядываясь назад, он даже допускал, что мог уснуть, хотя с учетом темноты, шума и страха это было маловероятно. Но он помнил, как за ним пришла женщина – Дженни из полицейского участка. У нее было одеяло и фонарь, она отвела его обратно к мосту, дала выпить сладкого чая, и они вместе ждали отца.
А потом Дженни отвезла его к себе домой и угостила тостами с сыром.
Но всего этого Лорен уже знать не могла.
Эрин
После похорон я обратила внимание, как многие из собравшихся подходили, чтобы сказать несколько слов отцу Шона, которого мне представили просто как Патрика Таунсенда. С ним здоровались за руку и приподнимали в знак приветствия шляпы, а он стоял, будто главнокомандующий, принимавший парад: спина прямая, губы сжаты.
– Напыщенный болван, правда? – обратилась я к констеблю в форме, стоявшему рядом.
Он повернулся и посмотрел на меня, как на ничтожество.
– Думайте, что говорите, – прошипел он и отвернулся.
– Прошу прощения, я сказала что-то не то? – поинтересовалась я.
– Он заслуженный полицейский со множеством наград, – ответил констебль. – Вдовец. Его жена умерла здесь, на этой реке. – Затем он повернулся ко мне и презрительно процедил, будто не я, а он был старше по званию: – Так что соблаговолите проявить уважение.
Я почувствовала себя полной дурой. Но откуда мне было знать, что Шон из записей Нел Эбботт был Шоном из полиции? Я не знала, как звали его родителей. Проклятье! А при чтении заметок Нел Эбботт я не обратила особого внимания на обстоятельства самоубийства, совершенного больше тридцати лет назад. Оно не показалось мне хоть как-то связанным с нашим делом.
В самом деле: разве может кто-то держать в голове все смерти, случившиеся здесь не по естественным причинам? Да их тут как в сериале «Чисто английское убийство» – с той лишь разницей, что их причиной были не удары по голове, а несчастные случаи, самоубийства и утопления, совершенные женоненавистниками.
После работы я вернулась к себе – кое-кто из полицейских отправился в паб, но после допущенной мною бестактности в адрес Патрика Таунсенда отношение местных ко мне как к чужой только усилилось. В любом случае, дело-то все равно закрыто, верно? Так что болтаться тут мне нечего.
Я испытывала облегчение, сродни тому, когда в конце концов вспоминаешь, в каком фильме раньше играл этот актер, когда нечто непонятное вдруг окончательно проясняется. Странность в поведении инспектора уголовной полиции – водянистые глаза, дрожащие руки, сбивчивость речи, – все вдруг нашло свое объяснение. Все становилось понятным, если знать его историю. Его семья пережила то же самое, что сейчас переживают Джулс и Лина, – такой же ужас, такой же шок. И они задавались тем же мучительным вопросом: почему?
Я перечитала записи Нел Эбботт о Лорен Таунсенд. Ничего необычного. Просто несчастная жена, полюбившая другого мужчину. Это говорит о ее состоянии и переживаниях, не исключено, что на такой шаг ее толкнула депрессия. В конце концов, кто знает? Однозначного ответа нет, и Нел Эбботт изложила свою версию случившегося. Я подумала, что надо было обладать немалым самомнением, чтобы решиться написать о чужой трагедии, ни с чем не считаясь.
Изучая записи, я все время задавалась вопросом, как Шон после такого мог остаться жить в Бекфорде. Даже если он и не видел падения, то все равно находился рядом. Как, черт возьми, это действует на психику? И все же тогда он был маленьким. Наверное, лет шести-семи? Дети могут блокировать подобные травмы. Но отец? Он ходит на реку каждый день, я видела его. Только представьте себе! Каждый божий день вы видите место, где потеряли близкого человека. У меня в голове это не укладывается. Правда, я никого из близких не теряла. Так что откуда мне знать, что чувствуют люди, пережившие такое горе?
Часть вторая
Вторник, 18 августа
Луиза
Скорбь Луизы была похожа на реку – такая же постоянная и всегда разная. На ней так же появлялась рябь, она так же выходила из берегов и шла на убыль, так же неровно текла во времени: одни дни оказывались тягучими, холодными и темными, другие – быстрыми и слепящими. И вина, которую она чувствовала, тоже словно текла и просачивалась сквозь трещины, как ни пыталась она их заделать.
