Он прогуливался перед дворцом уже с четверть часа, нагловато поглядывая на алебардщиков, стоявших по бокам великолепной мраморной лестницы, когда из дома вышла очень красивая мулатка с горящими глазами и курчавыми черными волосами, легкая как птичка; через обнаженную пухлую ручку у нее была перекинута большая корзинка.
— Дождался я своего, — сказал гасконец. — Теперь попробую выловить рыбку.
Глава VII
В ТИХОМ ОКЕАНЕ
В свое время дон Баррехо, несмотря на свои длиннющие ноги, был благодаря своей воинской профессии большим сердцеедом, поэтому он ничуть не сомневался в том, что доведет до нужной гавани свои планы. Увидев прекрасную мулатку, он ускорил шаг и, оказавшись за ее спиной, позвал:
— Эй!.. Эй!.. Куда так спешите, красотка?
Мулатка обернулась, посмотрела на гасконца, потом, словно зачарованная его военным видом или блеском его кирасы, ответила:
— На рынок, кабальеро.
— Зовите меня графом, потому что отец мой — испанский гранд.
— Хорошо, сеньор граф.
— Ты служишь у маркиза де Монтелимара? — спросил дон Баррехо, пристраиваясь сбоку от нее.
— Да, сеньор граф.
— Могу я тебе кое-что предложить? Утро сегодня свежее, и стаканчик мецкаля не будет лишним ни для меня, ни для тебя.
— О!.. Сеньор граф!.. — обрадовалась мулатка.
— А вдобавок ты получишь горсть блестящих пиастров, — продолжал соблазнять служанку хитрый гасконец.
— И что вам от меня надо, сеньор граф? — спросила мулатка, ошеломленная близким соседством столь важного господина.
Немного погодя она прибавила:
— Сеньор граф, я ведь только бедная служанка и никогда еще не была так близко с такими важными персонами.
— Ну, ведь это я приблизил тебя к себе, — ответил дон Баррехо, гордо положив руку на эфес своей шпаги, потому что ему показалось, что некий прохожий насмешливо взглянул на него. — Для меня всё одно: белая кожа при голубой крови или золотистая кожа от крови многоцветной, — и это потому, что в моих венах нет ни капли кастильской крови. Как тебя зовут?
— Карменсита.
— Прекрасное имя, tonnerre!..
В это время они проходили мимо заведения, занимавшего промежуточное место между гостиницей и винным погребком. Гасконец взял прекрасную мулатку за плечо и без дальнейших разговоров втолкнул ее внутрь, тут же заказал кувшин
[39] мецкаля и сладкие пшеничные лепешки.
— Сеньор граф, — попыталась что-то сказать кухарка маркиза.
— Называй меня здесь по-простому: Диего, — прервал ее дон Баррехо. — Детям испанских грандов порой необходимо сохранять инкогнито.
Он взял кувшин, наполненный сладковатым терпким вином, полученным из спирта, налил вино в чашки и галантно предложил мулатке сладости.
— Слушай меня, милочка, — начал он, понизив голос. — Хочешь получить десять пиастров?
— Столько я не зарабатываю и за месяц, сеньор…
— Я же тебе сказал: Диего. Тогда добавим еще десять. Получится двадцать. Надеюсь, ты умеешь считать.
— Вы бросаете деньги на ветер, сеньор… Диего.
— Что такое двадцать пиастров для сына испанского гранда? У моего папаши немыслимое количество таких кругляшков, и однажды они все перейдут в мои руки.
— И что же я должна сделать, чтобы получить ту сумму, что вы мне обещаете, мой кабальеро? — спросила мулатка, которая, несмотря на болтовню, успевала разгрызать своими чудесными зубками засахаренные лепешки, запивая их солидными рюмками мецкаля.
— Просто ответить на мои вопросы, — ответил гасконец.
— Тогда вы можете спрашивать меня хоть до вечера.
— Я вовсе не хочу лишать маркиза его прекрасных кухарок. Слушай меня внимательно, Карменсита.
— Говорите, сеньор Диего.
— Известно ли тебе, что во дворец всего два дня назад привезли прекрасную сеньориту с чуть-чуть бронзовой кожей?
— Да, сеньор Диего, я как раз приношу ей еду.
— Tonnerre!.. Вот это удача!.. Ее хорошо охраняют?
— Перед дверью комнаты всегда стоят два алебардщика.
— Но ты-то можешь свободно заходить туда, когда захочешь?
— Да, сеньор Диего.
— Видишь ли, дорогая моя Карменсита, я страстно влюблен в эту сеньориту, и она тоже меня очень полюбила, но вмешался мой отец и заставил маркиза де Монтелимара увезти ее от меня.
— О!..
— Разве ты не видела, как она оплакивает свою потерянную любовь?
— Правду сказать, нет, — ответила мулатка.
— Сеньорита очень горда, она не желает показывать свои чувства перед посторонними людьми.
— Да, она именно такая, как говорите вы, сеньор Диего.
— Я дам тебе записку, которая мне обойдется в двадцать пиастров, а тебе не причинит никакого зла, — сказал гасконец, вынимая из кармана записку Буттафуоко. — Тебе не надо делать ничего другого; только передашь записку незаметно, чтобы никто этого не увидел.
— Нет ничего проще.
— Сеньорита даст тебе другую записку, и ты принесешь ее мне до захода солнца. Вот тебе десять пиастров, остальное — после завершения дела. Ты довольна, моя прекрасная Карменсита?
— Вы очень щедры, сеньор.
— Э-э-э… Как настоящий граф, — улыбнулся гасконец. — Ну а теперь вонзи последний раз свои зубки в сладость, которая больше подходит тебе, чем мне, а потом быстрее возвращайся домой, чтобы у маркиза не возникло подозрений.
— Он не обращает внимания на слуг.
— Никогда ничего нельзя знать с абсолютной точностью.
Прекрасная мулатка доела до конца сладкое, запив его несколькими рюмками мецкаля, потом, пообещав явиться на встречу, ушла со своей большой корзинкой в руках.
— Tonnerre!.. — прошептал гасконец, оставшись один и довольно потирая руки. — И среди служанок встречаются порядочные люди. Ну а теперь поспешим провести последний денек с Панчитой, потому что завтра нас уже наверняка не будет в Панаме. Tonnerre!.. Пришло время дону Баррехо пробудиться от долгого супружеского сна и вернуться к жизни, полной приключений. Я все-таки не рожден быть трактирщиком.
Он бросил на стол пиастр и ушел, не требуя сдачи, сопровождаемый поклонами слуг, удивленных такой щедростью. Разумеется, им ничего не было известно о наследстве великого касика Дарьена, на солидную долю которого рассчитывал гасконец.
Только к полудню дон Баррехо вошел в свою таверну, и как раз в тот момент, когда Панчита и Риос накрывали на стол.
