— Этого хфатит?
— Не останется целой ни одной доски.
— И ни одного из этих плутоф?
— Надеюсь, что нет.
— У фас есть фитиль?
— Он уже на месте.
— Сколько фремени он горит?
— Минут десять.
— Этого хфатит, чтобы усесться ф шлюпке?
— Нам надо только перерубить канат, потому что шлюпка идет за нами на буксире. Я уже приказал положить в нее весла и продукты.
— Потшигайте.
Ничего больше Мендосе знать не требовалось. Испуганный, весь в холодном поту, он пробрался в кормовую надстройку и ворвался в каюту, где находились гасконец и Буттафуоко.
— Вставайте, быстрее, вставайте! Нельзя терять ни секунды, — говорил баск, отчаянно тормоша друзей.
— Нас берут на абордаж? — спросил гасконец, с трудом поднимаясь с койки.
— Следуйте за мной, только без шума, и ни о чем не спрашивайте, — ответил Мендоса. — Идемте, сеньор Буттафуоко, если вам дорога жизнь.
На корме у всех каравелл и галеонов устраивали орудийные порты,
[49] служившие амбразурами для мелкой судовой артиллерии. Мендоса подвел друзей к этим портам и сказал:
— Ныряйте в море, не раздумывая.
Буттафуоко и гасконец настолько были поражены возбужденным голосом баска, что им и не требовалось никаких объяснений. Они укрепили шпаги, высунулись в люки и скользнули в пенистую кильватерную струю.
[50] Секундой позже за ними последовал и Мендоса.
Как раз в этот момент к ним подошла шлюпка, следовавшая за каравеллой на тридцатиметровом буксире. Мендоса и дон Баррехо схватились за один ее борт, а более высокий и тяжелый Буттафуоко — за другой; без каких-либо особых усилий они забрались в шлюпку.
— Руби канат!.. — скомандовал баск, повернувшись к дону Баррехо.
Гасконец, уразумевший, что должно произойти нечто ужасное, беспрекословно повиновался.
— А теперь — весла на воду!.. И гребите изо всех сил, если хотите спастись!..
Шлюпка устремилась в направлении, обратном ходу каравеллы. Она прошла всего пятьдесят или шестьдесят метров, когда с маленького парусника раздался крик:
— Проклятие!.. Шлюпка исчезла!.. Мы погибли!..
Послышались крики, проклятия, потом темноту озарила яркая вспышка, за которой последовал оглушительный грохот, сопровождаемый целой бурей осколков. Каравелла взлетела в воздух вместе со своим несчастным экипажем, дружком Пфиффером и мнимым сыном испанского гранда.
Несколько секунд над водоворотом, поглотившим исковерканное взрывом судно, висело облачко красноватого дыма, пока его не рассеял ночной бриз.
— Друзья, — сказал потрясенный Мендоса, вытирая рукой пот, обильно, несмотря на купание, выступивший на лбу, — возблагодарите Бога, если вы еще чувствуете себя христианами, потому что своим спасением мы обязаны только Ему.
— Мне всё еще неясно, — признался казавшийся совершенно обалдевшим дон Баррехо, — что там взорвалось?
— Каравелла, а задержись мы на две-три минуты, то тоже бы взлетели в воздух.
— Судно загорелось? — спросил буканьер, который все никак не мог разобраться в ситуации.
— Они подожгли бочонок с пятьюдесятью фунтами пороха, чтобы взорвать нас, — ответил баск. — По счастливой случайности я успел вовремя, и шлюпка, которой они хотели воспользоваться, попала в наши руки.
— Кто покушался на нашу жизнь?
— Капитан и наш дружок Пфиффер, вероятно, с согласия всей команды, — ответил Мендоса.
— Друзья, — сказал Буттафуоко, — надо вернуться к месту катастрофы. Может быть, подберем кого-нибудь.
— Пусть их сожрут акулы, — отрезал жестокий гасконец.
— Нет, — возразил Буттафуоко, табаня
[51] веслом, — я ни за что не допущу такой бесчеловечности. Они и так уже достаточно наказаны за измену.
Друзья налегли на весла, направляясь к тому месту, где затонула каравелла, с трудом борясь с волной, вызванной катастрофой.
Развороченный корпус судна затонул, но на поверхности океана плавали многочисленные обломки: куски мачт, реи с оставшимися на них латинскими парусами, распростершимися по воде, ящики, бочки, куски фальшборта,
[52] остатки носовой надстройки. Сила взрыва была, должно быть, чудовищной, потому что остатков внутреннего оснащения судна нигде не было видно.
Шлюпка покрутилась посреди обломков, задерживаясь то тут, то там, чтобы подобрать выживших, если таковые окажутся. Но никто не плавал на поверхности океана. Наткнулись только на безголовое туловище, принадлежавшее, видимо, метису; руки трупа конвульсивно сжимали в объятиях рей. Несчастный был разорван напополам, и теперь державшаяся за рей половинка ожидала первой акулы, после чего от матроса уже ничего не осталось бы.
— Все погибли, — сказал гасконец. — Даже наш дружок Пфиффер отошел в лучший мир, хотя я в глубине души считал его дальним родственником мессера дьявола. Но ведь на нем и лежит главная вина в подготовке этой страшной измены, которая должна была отправить нас искать богатство великого касика в царстве теней.
— Больше здесь нечего делать, — решил Буттафуоко. — Нам остается взять курс на Тарогу, если только мы сможем туда добраться.
— А почему бы и нет, сеньор? — спросил баск. — Шлюпка наша крепка, продуктов у нас вдоволь, а друзей-флибустьеров нам нечего бояться.
— И далеко мы от острова? — поинтересовался гасконец.
— Добраться до него мы сможем в лучшем случае через сутки, — ответил Мендоса. — Рассчитывать мы можем только на весла, и придется слегка попотеть, пока мы не завершим переход. К счастью, погода нам благоприятствует.
— Посмотрите, что там положили в шлюпку матросы каравеллы, — распорядился Буттафуоко.
— Вижу какие-то свертки и бочонок.
Мендоса и гасконец быстро разобрались в содержимом и установили, что бородатый капитан хорошо знал свое дело: бочонок был доверху заполнен водой, в ящике находились сухари, а в свертках — сыры и солонина. Особого обилия продуктов не обнаружилось, но их запас не давал умереть от голода, потому что он был рассчитан на семерых, а расходовать его предстоит троим.
