— Ну, жаловаться-то нам грех, — сказал Мендоса. — Эти бедные чертенята рассчитывали добраться до американского берега дня за два. Значит, нам этого запаса хватит на неделю, даже если мы не будем экономить… В путь?
— В путь, — согласился Буттафуоко, усаживаясь на корме.
Гасконец уселся в средней части шлюпки, тогда как баск отправился на носовую банку.
[53] Шлюпка медленно покинула это место, усеянное обломками, и направилась на запад.
Среди продуктов баск нашел буссоль, тщательно завернутую в чистую тряпку, и принялся определять курс, хотя бы приблизительно. Три или четыре часа шлюпка продвигалась вперед от мощных гребков гасконца и баска, легко справляясь с накатывавшимися время от времени океанскими волнами, но потом гребцы сдались.
— Я предпочел бы наносить уколы своей драгинассой, — признался гасконец, скидывая куртку и камзол.
— А я — шпагой, — вторил ему баск. — Что-то стал я плохим моряком.
— Ошибаешься, дружище: ты просто постарел.
— Хотел бы я посмотреть, как ты будешь танцевать перед моей шпагой.
— Tonnerre!.. Драгинасса гасконца никогда не пересечет Бискайский залив из опасения поранить более или менее близких братьев, — серьезно сказал дон Баррехо.
— Или из опасения дать стрекача? — пошутил баск.
— Гасконцы погибают на поле брани, но никогда не спасаются бегством.
— Даже когда они получают смертельный удар в голову, гасконцы продолжают держаться, — вступил в разговор Буттафуоко.
— Нет, сеньор, потому что если человек мертв, он никогда не признается, что был убит более искусным соперником, чем он сам. По крайней мере, так считают в великой Гаскони.
— В стране, которая ни в чем не сравнится с Бискайей и представляет собой всего лишь маленький французский департамент!
— Какое значение имеет размер страны, если мы великий народ? А потом, видишь ли, мой дорогой баск…
Сильнейший толчок потряс шлюпку и прервал его слова, лодка качнулась и даже зачерпнула воды.
— Мы на что-то наткнулись? — вскочил на ноги Буттафуоко.
— Или на кого-то, сеньор? — спросил баск. — Но с этой стороны нет скелетов.
— На какой-нибудь обломок каравеллы, дружище Мендоса.
— Но ведь мы уже далеко от места взрыва.
И в этот момент они почувствовали новый толчок. Он был таким неожиданным, что подбросил на ноги гасконца.
— Tonnerre!.. — закричал он, хватаясь за банку, чтобы не упасть в воду. — Не океанский ли дьявол играет с нами?
Мендоса перевесился через борт и внимательно всмотрелся в воду. Сначала он ничего не видел, потом стал различать крупные фосфоресцирующие полосы, зигзагами расходившиеся во всех направлениях.
— Черт возьми!.. — воскликнул он. — Теперь я знаю, кто нас беспокоит.
Потом он повернулся к гасконцу, уже успевшему восстановить равновесие, и сказал:
— Вот превосходный случай испытать, остра ли твоя драгинасса и крепка ли твоя рука.
— Надо нанести удар? — крикнул дон Баррехо, хватаясь за шпагу.
— Нет, мне кажется, надо сделать кое-что другое.
— Против кого? — спросил Буттафуоко.
— Мы оказались посреди стаи акул-молотов, сеньор, — ответил баск.
— И они пытаются перевернуть шлюпку?
— Они не столь велики, как charcharias,
[54] но все же достигают четырех-пяти метров в длину, а пасти у них такие, что от одного взгляда на них бросает в дрожь.
— Стало быть, положение становится серьезным, — сказал дон Баррехо.
— Может быть, даже более серьезным, чем ты думаешь, потому что шлюпка наша отнюдь не тяжелая, а обшивка ее такая старая, что просто не выдержит мощного удара хвостом.
— Я бы сказал, что душа нашего приятеля Пфиффера наслала сюда акул, чтобы отомстить нам.
Несмотря на всю серьезность положения, Буттафуоко и Мендоса не смогли сдержать улыбки.
— Нечего смеяться, — сказал шутник. — Я ведь всегда говорил, что этот Пфиффер каким-то образом породнился с дьяволом. Ой!.. Вы хотите подбросить нас в воздух? Подумайте о том, что у меня слишком длинные ноги, чтобы удержать равновесие на этой посудине, и о том, что я никогда не был моряком.
Третий толчок подбросил один борт шлюпки, и она наклонилась чуть ли не до самой воды. А что бы было, если бы в этот момент пришла длинная океанская волна? Но, к счастью, Тихий океан рождает такие волны с достаточно большими интервалами.
— К оружию, друзья! Нам придется дать настоящее сражение, если мы не хотим пойти на ужин этим чертовым акулам, — сказал Мендоса.
— Сейчас я накажу этих нахалов! — раззадоривал себя гасконец.
— Смотри, не свались в воду — тогда уж никто тебя не спасет, даже драгинасса не поможет. Вокруг нас кружится, наверно, с десяток этих тварей.
— Десять уколов шпаги, и все будет кончено, — ответил гасконец.
Они расселись по банкам, стараясь как можно лучше уравновесить шлюпку, и принялись беспорядочно тыкать шпагами с обоих бортов. Однако акулы, казалось, не имели никакой охоты сразу же испробовать остроту клинков, потому как упорно держались на глубине. Только время от времени одна из них быстро приближалась к шлюпке, оставляя за собой фосфоресцирующий след, толкала ее большой, мощной головой в форме молота и быстро перемещалась по другую сторону киля, чтобы трое дуэлянтов не успели ее поразить.
— Да разве это сражение? — спросил дон Баррехо, нанеся безо всякой пользы десятка три уколов: он лишь обрызгал своих друзей. — В Гаскони так не бьются.
— Пошли им письмо с вызовом на дуэль и предложи являться по одной, — сказал Мендоса.
— Никак не могу увидеть ни одну из этих тварей.
— Рассвет близок, тогда ты сможешь на них полюбоваться.
— Правда, что они уродливы?
— Ну нет, я бы даже назвал их симпатичными: с этим своим молоточком, по краям которого расположены глазки, от одного взгляда которых тебе становится плохо…
— И ты называешь их симпатичными, плут!.. А!.. Вот одна приближается!.. Попадешься ты мне — разрублю на двое!..
Фосфоресцирующая полоска, нацеленная прямо на шлюпку, приближалась с молниеносной быстротой. Дон Баррехо обхватил драгинассу обеими руками и нанес по воде удар такой силы, что мог бы разрубить даже твердую скалу. И в этот раз широкий клинок не прошел мимо цели, а пришелся по спине акулы, обрубив ей спинные плавники. Акула тут же перевернулась на спину и бросилась на шлюпку, стараясь вцепиться в нее зубами.
