— Сердце мне подсказывало, — говорил он, после того как вся троица перешла в его пирогу и он смог дружески обнять каждого, — что однажды я вновь увижусь с вами в каком-нибудь уголке земли. Жаль, что среди вас нет храброго графа ди Вентимилья. Ах!.. С какой радостью я бы повидал его!..
— Дорогой мой, — ответил Буттафуоко, — он очень счастлив с маркизой де Монтелимар и, конечно, не покинет своего великолепного родового замка. Но, раз уж он не смог приехать, мы привезли сюда его сестру.
— Кого? — удивился Равено. — Внучку великого касика Дарьена?
— Да, дружище.
— И где же она? Что-то ее не видно среди вас.
— Если бы она была с нами, то мы, может быть, и не встретились так скоро.
— Объясните подробнее, Буттафуоко.
— Мы приехали сюда просить помощи у тихоокеанских флибустьеров, потому что хотим освободить еще раз сеньориту Инесс ди Вентимилья.
— Хорошо сказано, — кивнул головой гасконец.
— Черт возьми!.. У вас ее похитили?
— У нас ее опять отнял маркиз де Монтелимар.
— Он так безумно влюблен в эту девушку?
— В ее огромные богатства, дорогой мой Равено. Разве ты не слышал, что великий касик Дарьена умер?
— Ты думаешь, что до нас, живущих так изолированно на этом свете, доходят вести о событиях, которые происходят на другой стороне перешейка? Значит, сеньорита высадилась в Америке, чтобы получить сказочные богатства своего деда?
— И, как видишь, ей не повезло; едва она появилась в Панаме, как попала в лапы своего врага, который ждал с невероятным упорством долгие годы того момента, когда сможет заграбастать эти сокровища. У него был хороший повод для этого: ведь он воспитывал графиню и содержал ее в своем доме в течение шестнадцати лет.
— Она сейчас в Панаме?
— Да, дружище.
— Не вовремя ты приехал, дорогой мой Буттафуоко. Все отряды флибустьеров, владевшие хоть какими-либо кораблями, отправились на юг. Нас осталось всего двести восемьдесят пять человек; среди них немало больных — их можно не считать. А хуже всего то, что кроме старых пирог у нас нет никаких кораблей. И как я смогу повести эту толпу отчаявшихся людей на штурм Панамы? Это ведь совершенно безнадежное дело. Времена Моргана
[67] давно прошли.
— Да мы и не требуем столь много, дорогой Равено. Ты сказал, что кораблей у вас нет, зато много ялов
[68] и пирог. Разве последние флибустьеры не могут с их помощью захватить галеон?
— О чем говорить, Буттафуоко? Именно потому, что мы последние, мы самые грозные; нас нисколько не пугает размер судна, если надо пойти на абордаж. Только объясните мне всё хорошенько, потому что пока что я понял только одну вещь: надо освободить сеньориту ди Вентимилья.
— Вот потому мы и пришли за помощью к береговым братьям, которые многим обязаны итальянским корсарам. Через пять-шесть дней, если не ошибаюсь, из Панамы выйдет корабль, который должен доставить сеньориту в бухту Дэвида.
— Ну и?.. — спросил Равено.
— Надо напасть на это судно и вырвать девушку из рук испанцев.
— И всё?
— Нет, — ответил Буттафуоко. — Что вы тут делаете, на Тихом океане, в то время когда все ваши сотоварищи покинули эти края? Чего вы ждете? Может быть, какой-нибудь испанской эскадры, которая вышвырнет вас отсюда и прогонит в океан?
Равено де Люсан долго смотрел на французского дворянина, то и дело прищуривая глаза, а потом сказал:
— А ты знаешь место, до которого мы можем дойти на нашей пироге?
— Сказать правду: нет.
— Мы можем добраться до побережья и собрать там необходимую информацию относительно окончательного переселения на континент. Мы уже шесть лет живем на островах, постоянно боремся с голодом, воюем с испанцами и уже твердо решили навсегда расстаться с Тихим океаном.
— И какой путь вы выбрали?
— Вероятно, через Дарьен, — ответил Равено.
— А если предложить твоим людям несколько миллионов пиастров из наследства великого касика с условием, что вы поможете выполнению наших планов?
— Думаю, что в таком случае они готовы захватить даже Панамский порт!
— Значит, мы можем полностью рассчитывать на вас?
— Не только. Я отблагодарю тебя за то, что ты собрался вытурить меня из этой норы. Мои люди, едва услышат о богатствах великого касика, мигом переберутся на континент. Ты сказал, что галеон отдаст якорь в бухте Дэвида?
— Да, дружище, — ответил Буттафуоко.
— Итак, завтра мы покидаем этот проклятый остров и отправляемся следить за портом.
Он повернулся к своим людям:
— Чаще гребите, парни. Хочется поскорее увидеть наш остров.
Пирога, довольно убогая посудина, хотя и находящаяся в отличном состоянии, вооруженная маленькой пушечкой, установленной на носу, летела по воде океана, который в этот день был действительно тихим.
Гасконец и Мендоса тоже взялись за весла, чтобы помочь гребцам и ускорить возвращение.
Через два часа показалась Тарога. Этот почти пустынный остров выступал из воды, словно спина огромного кита: очень длинная и очень узкая. Шесть лет назад здесь утвердились последние флибустьеры, заняв место на морских дорогах, связывавших Калифорнию и Мексику с Панамой, куда сворачивали галеоны с грузом золота и серебра, награбленных у бедных индейцев.
Возвращение пироги с Буттафуоко, Мендосой и доном Баррехо радостно приветствовали грозные авантюристы, потому что эти три имени были хорошо известны всем флибустьерам.
Не терпевший проволочек Равено де Люсан повел друзей в свою лачугу, сооруженную из старых парусов и корабельных обломков; там уже ждала скромная закуска из мяса черепах, которые часто посещали остров. Потом он дал гостям отдохнуть, а сам пошел проинформировать наиболее влиятельных вожаков этой толпы отчаявшихся бродяг о предложении Буттафуоко.
Как и следовало ожидать, никто не возражал. Все устали от нищеты, от жгучего солнца, заживо сжигавшего их; все тосковали по обширным благоухающим лесам на континенте.
В океане им было нечего делать. Испанские торговые суда обходили остров стороной, а побережье хорошо стерегли воинские отряды и толпы индейцев, всегда готовые сбросить в море кучку опасных пришельцев.
А кроме того, тоска по прекрасному Мексиканскому заливу, колыбели их славы, уже давно терзала их, изнуряя души желаниями.
