Флибустьеры, потерявшие немало людей, устроились на ночлег кое-как, опасаясь жечь костры, чтобы не привлекать внимания врагов, возможно, еще бодрствующих.
Гасконец и Мендоса скорчились под каким-то кустом, с веток которого то и дело падали крупные капли, особенно докучавшие гасконцу. Они с трудом грызли кусок тасахо, вяленного на солнце мяса, но голод это нисколько не утоляло.
— Слушай, приятель, — сказал баск, набивая трубку последней щепоткой табака, — ты что-то нынче вечером в плохом настроении. Ведь мы были в бою, и нас не задело пулей. Мне кажется, что ты все время думаешь о своей таверне и о прекрасной кастильянке. В ней свинец не продырявит ни бочки, ни голов наших друзей.
— Я уже сто тысяч раз говорил тебе, что рожден быть авантюристом, а не трактирщиком, — ответил дон Баррехо. — А в плохом настроении я оттого, что сегодня моя драгинасса осталась без дела.
— Но ты на своих длиннющих ногах должен был броситься впереди всех и заставить испанцев бежать.
— Под деревьями сделалось очень жарко, а я никогда не был большим любителем свинца. Гасконцы почитают только сталь, да и то хорошо закаленную. И потом, эти засады что-то не очень мне по душе.
— И тем не менее ты должен привыкнуть к ним. Раз уж испанцы начали войну, они не оставят нас в покое вплоть до самого Дарьена, — сказал Мендоса. — Завтра, возможно, нам представят второе издание.
— Если бы нам навязали борьбу холодным оружием, я был бы к этому готов, но, как уже сказал тебе, я не питаю никакого пристрастия к свинцу. Для гасконцев существует только сталь, одна лишь сталь. Разве ты не знаешь, что мы вдвоем сумеем справиться с целым полком неприятелей?
— Какой же ты грозный!..
— Ну я же не баск!..
— Ого, дон Баррехо, ты ставишь под сомнение мою храбрость? Берегись, я ведь могу потребовать доказательства.
— Какие еще доказательства? — спросил гасконец.
— Показать двух человек, атакующих со шпагами в руках полк солдат, — сказал Мендоса.
— Повторяю: если бы это были два гасконца, я бы не испугался.
— Ну а если одного гасконца заменить баском?
— Ого, приятель, да у тебя появились воинственные мысли?
— Хотел бы увидеть тебя в деле, дон Баррехо, — ответил баск. — И вот, кажется, представляется случай.
— Пора размять руки?
— И, возможно, спасти нашу экспедицию.
— О чем ты говоришь?
— Держу пари, дон Баррехо, что даже в тысяче шагов отсюда затаились испанцы, готовые изрешетить нас, едва мы снимем лагерь.
— После встряски, заданной им сегодня?
— Им или нам?
— Всем понемногу, — рассмеялся гасконец. — Они нам задали, но и получили немало. Еще десять таких побед, и графине ди Вентимилья придется одной продолжать путь в Дарьен.
— Ну, так хочешь испытать свою драгинассу?
— От такого гасконец никогда не откажется.
— Они там, внизу, в засаде.
— Кто?
— Испанцы.
— Ты бредишь, приятель. Да все эти люди ничего не стоят.
— Конечно, ведь среди них нет ни одного баска.
— Ты на что намекаешь?
— У басков тончайшее обоняние, как у овчарок. Ты когда-нибудь слышал об этом?
— Черт побери!.. — удивился дон Баррехо. — Вот этого нет у гасконцев, и мы всегда вам завидовали. И ты в самом деле чувствуешь этих испанцев?
— Я тебе говорил серьезно. Если мы прогуляемся на тысячу — полторы шагов, то окажемся как раз посреди испанцев. Не хочешь ли убедиться в этом, дружище?
— Если речь заходит о том, чтобы размять руки, гасконец никогда не откажется. Я говорил тебе это сотни раз. А вдруг их там не окажется?
— Тогда мы удовлетворимся приятной прогулкой на свежем воздухе, — ответил с легкой иронией Мендоса.
Дон Баррехо вынул изо рта трубку, выбил ее о свою мозолистую руку, давно потерявшую чувствительность к табачной золе, потом взял аркебузу и сказал:
— Пошли. В конце концов, дело ведь идет об общем спасении.
Мендоса обменялся несколькими словами с часовыми, чтобы избежать опасности обстрела при возвращении, и ушел в лес. Дон Баррехо шел за ним по пятам, то вынимая из ножен, то снова убирая свою страшную драгинассу. Ночь была не только темной и туманной, но также — холодной, потому что флибустьеры уже добрались до первых отрогов Кордильер.
Мелкий дождь просачивался сквозь густые кроны высоких деревьев и монотонно стучал по широким, как зонтики, листьям. Шум дождя благоприятствовал затее двух авантюристов, решивших застать врасплох сидевших в засаде испанцев. Услышать в его шуме осторожные шаги можно было только с большим трудом. Внезапно гасконец, который шел пригнувшись к земле, услышал голоса, доносившиеся из-за стены зелени.
— Tonnerre!.. — удивился Мендоса и остановился. — У вас, басков, и в самом деле исключительное чутье. И вот мы натолкнулись на поджидающих нас испанцев.
— Я же тебе говорил, — ответил флибустьер. — Будем атаковать?
— Стой, дружище! Здесь дело нешуточное. Гасконцы дерутся великолепно, потому что, нравится тебе или нет, они делят с итальянцами славу самых грозных фехтовальщиков в Европе, однако они вовсе не желают подставляются под пули, чтобы быть подстреленными, как дрозды. Мы здесь — и преотлично. Давай спровоцируем их, и может быть, мы откроем засаду еще более худшую. Ложись и предоставь мне свободу действий.
Гасконец сорвал лист, быстро скрутил его в форме рожка, потом извлек, неизвестно как, несколько высоких нот. Вскоре невдалеке от музыканта послышался ружейный выстрел, за которым последовали еще два, четыре выстрела — да целая яростная канонада. Дон Баррехо и Мендоса буквально вросли в землю посреди высокой травы, полностью их прикрывшей, а над ними проносился, как они чувствовали, настоящий ураган зарядов.
Флибустьеры в лагере вскочили на ноги и открыли ответный огонь, а затем с привычной для себя безумной смелостью бросились вперед, не обращая внимания на бушевавшую впереди бурю.
Испанцы догадались, что загодя подготовленная засада раскрыта, а поскольку они никоим образом не испытывали желания сойтись в рукопашную с этими ужасными людьми, которых считали, как мы уже сказали, детьми Вельзевула, им не оставалось ничего другого, кроме как искать спасения, рассеявшись по склонам лощины.
— Стойте, друзья!.. — закричал дон Баррехо, увидев приближавшихся скорым шагом флибустьеров. — У нас же не испанские шкуры, поэтому будьте осторожны.
Буттафуоко, возглавлявший первую роту, увидел перед собой двоих авантюристов.
— О, мои буяны! — обрадовался он. — Я предполагал, что вы попытаетесь выкинуть какую-нибудь штучку.
— Которая вас спасла от засады, — ответил Мендоса. — Если бы не мы, вы бы попали в смертельную ловушку.
