Дон Баррехо, с вытянутыми ногами и скрещенными на лбу руками, все еще обалдевший, лежал на земле и дышал полной грудью, чтобы хоть немного прийти в себя.
— Tonnerre!.. — повторил он через некоторое время, нащупывая аркебузу, которую носил через плечо, на перевязи; о ружье он, по своей привычке, не вспоминал, пока не приходило время им воспользоваться. — Я тут болтаю, как попугай, а Мендоса и Де Гюсак отбиваются от кондоров. Вставай, дон Баррехо, и пойдем искать находящихся в опасности друзей.
Он поднялся и, сделав несколько шагов, остановился перед глубокой ямой, на дне которой лежал бык, тело которого пронзал острый сук, вероятно, обломившийся от железного дерева.
— Мне тебя жалко, дружок, но у дона Баррехо превосходная таверна и красавица жена, а у тебя — разве что какая-нибудь чернушка вроде тебя, и такая же злая, как ты. В любом случае ты спас мне жизнь, и я тебе очень признателен. Почивай в мире.
И он ушел от этой западни, вырытой скорее всего индейцами, чтобы поймать безо всякого риска какое-либо крупное животное со вкусным мясом. Но вскоре ему пришлось снова остановиться.
Он оказался в густом лесу и не слышал больше ни ружейных выстрелов, ни криков кондоров, ни каких-то иных шумов. Тишину время от времени нарушало только сдавленное дыхание агонизирующего быка. Гасконец почесал затылок, словно приглашая мозги поторопиться с дельным советом, а потом проговорил:
— Это, что называется, по-настоящему скверное дело. Куда меня занесло проклятое животное во время этой безумной гонки? Где мои товарищи? Удалось ли им отсечь голову той чертовой птице или их сбросили в лес?.. Ох!.. Я уже начинаю скучать по своей спокойной таверне «Эль Моро»!
Он огляделся, пытаясь сориентироваться, и быстро убедился в невозможности выбрать правильное направление: над ним перекрещивались гигантские листья пальм, образуя почти непроницаемый для солнечных лучей свод.
И тут дон Баррехо изо всей силы шлепнул себя по черепу.
— У, чертова тыква, — сказал он. — Ты же должна была раньше прийти мне на помощь… Да, порой и я становлюсь неразумной скотиной. Есть только одно средство, чтобы выбраться из этой чащи: вернуться по бычьим следам. Опять я открыл Америку.
В самом деле, бык во время бешеной гонки должен был проложить настоящую колею в зарослях кустарника; вдобавок путь быка отмечали вырванные лианы. Дон Баррехо убедился, что ружье заряжено, а ведь перед ним с минуты на минуту могла оказаться пума или, хуже того, — ягуар, а потом вернулся к западне.
Бык испустил дух и покоился в луже крови. Дон Баррехо не удостоил его даже взглядом и сразу же принялся искать след. Он сделал всего несколько шагов и оказался перед скоплением лиан, вероятно, вырванных со страшной силой.
— Вот и обратный путь, — сказал он. — Ну а теперь надо поскорее найти поляну, на которой паслись быки. Гнездо от нее находится всего в нескольких сотнях шагов, потому как мой полет продолжался всего пару минут. Сгораю от нетерпения найти моих храбрых товарищей, без которых я не сумею ничего сделать.
Он пересек скопление лиан и шагов через двадцать нашел куст, который мог быть вырван живым тараном. Значит, бык пронесся и здесь, и путь верен. Так дон Баррехо шел с час, постоянно придерживаясь следов; он удивился, что бык забрался так далеко, потом остановился, с беспокойством оглядываясь вокруг.
— А если тут есть другие быки? — спросил он себя. — Что за чудесная была бы встреча!.. Дон Баррехо, будь настороже и помни, что с тобой больше нет твоей верной драгинассы.
Он прислушался, держа палец на спусковом крючке. Перед ним, на расстоянии всего нескольких шагов происходило какое-то движение. Несколько животных, должно быть, забрели в густые заросли, образовавшие настоящую зеленую стену — так они были высоки.
Прошло несколько минут томительного ожидания. Бедный гасконец все еще не знал, с кем ему предстоит встретиться; потом длинное тело с щетиной черного с голубым отливом цвета, с великолепным, покрытым обильными волосами хвостом открыло себе проход в зарослях, удивленно остановившись перед доном Баррехо.
Оно было величиной с крупную собаку, подобную ньюфаундленду, с маленькими лапами; вместо обычной пасти у животного торчала какая-то труба, из которой время от времени высовывался уродливый липкий язык.
— Что это такое? — спросил себя немного успокоенный гасконец, потому что странное животное было лишено зубов, хотя и обладало крепкими когтями.
Если бы дон Баррехо был пообразованнее, он бы смог сразу же узнать в новом знакомце муравьеда, но поскольку он был озабочен только тем, чтобы колоть драгинассой даже тех, кто этого не заслуживал, то ничего не понял.
Муравьед, животное нисколько не опасное, однако мужественно отбивающееся с помощью своих когтей даже от пум, лакомых до его мяса, сидел на задних лапах, распушив перед собой, словно щит, свой великолепный хвост, который доставал ему до головы. Он так комично раскачивался, продолжая выбрасывать перед собой, словно поршень, язык, пропитанный клейким веществом, с помощью которого муравьед ловил свою единственную пищу, муравьев, что дон Баррехо не мог удержаться от веселого смеха.
— Микó!.. Микó!.. Дружище Микó!..
[99] — восклицал он. — Ты очень любезен, устроив для меня такой спектакль…
Но внезапно дон Баррехо прервался. Муравьед больше не смотрел на него; свои черными глазками он уставился на дерево, под которым высилась остролистная магнолия. Гасконец, заметив что-то неладное, поднял глаза и быстро отскочил на четыре шага.
— Tonnerre!.. — закричал он. — Ты вовсе не друг, Микó!
Улегшись на почти горизонтальную ветку, всего в нескольких метрах от земли, являл себя другой обитатель тропического леса, совсем не такой кроткий, как муравьед.
На этот раз дон Баррехо сразу же узнал его, а поэтому поспешил оказаться вне его досягаемости. На ветке расположился ягуар, самый опасный хищник в Центральной и Южной Америке. Силой, решительностью и жестокостью он сравним с индийским тигром, хотя гораздо меньше его.
Казалось, что он спит, но время от времени он приоткрывал то один, то другой глаз, то оба вместе, поглядывая то на человека, то на муравьеда.
— Сеньор американский тигр, — сказал дон Баррехо, вытягивая прицепленное к руке ружье, — если вы желаете отведать котлетки из дружка Микó, делайте это при условии, что вы позволите мне уйти по делам.
В ответ послышалось глухое мяуканье, которое можно было принять за сдавленное рычанье.
Гасконец предусмотрительно отступил еще на четыре-пять шагов и оперся на ствол сосны, выставив вперед аркебузу.
Бедный муравьед не изменил своей позы и угрожающе выставил из-за своего большого оперенного хвоста передние лапы, снабженные длинными когтями.
