— Здесь случится трагедия, — сказал гасконец. — Для меня было бы лучше бросить этих лесных жителей и не влезать в их дела.
Он уже собирался повернуться и возобновить свой путь, когда ягуар прыгнул в середину маленькой полянки, сверкнув великолепной пятнистой шкурой. Его мощные когти, такие прочные, что могут пронзить даже черепаший панцирь, рвали траву вместе с большими кусками коры, поскольку он приземлился между двумя огромными корнями.
— Ходу, дон Баррехо! — крикнул гасконец и пустился прочь во весь дух. Он вовсе не хотел быть зрителем этой драмы, потому что после муравьеда ягуар мог напасть на человека.
В течение нескольких мгновений беглец слышал сдавленные хрюканья и мяуканья, потом в лесу опять воцарилось молчание. Американский тигр получил свой ужин.
Минут десять — пятнадцать гасконец, наделенный двумя отличными ногами, продолжил бегство, следя за метками, оставленными быком, как вдруг что-то свалилось ему на спину и веревка сдавила его тело, да так сильно, что перехватило дыхание. Несколько испанских солдат вышли из ближних кустов и окружили его, угрожающе потрясая шпагами, пиками и аркебузами.
Лассо, ловко брошенное одним из солдат, было тут же ослаблено, чтобы не дать бедному гасконцу умереть от удушья.
— Кайманью кровь вам в глотку!.. — выругался гасконец, тщетно пытаясь отыскать свою драгинассу. — Все несчастья посыпались на меня. Кто вы такие и чего хотите от меня? Я же — не бык, чтобы ловить меня при помощи лассо.
Солдаты, а их было человек десять — двенадцать, рассмеялись, наслаждаясь бессильной яростью гасконца.
Аркебузу из предосторожности у него сразу же отняли, лишив возможности совершить безумный поступок.
— Может быть, вы из какого-то собачьего племени? — кричал гасконец, все больше и больше разъяряясь. — О, если бы при мне была драгинасса, я бы заморозил эти усмешки на ваших губах. Tonnerre!..
Командир отряда, старый седоусый сержант с таким же кривым носом, как и у дона Баррехо, услышав это восклицание, вздрогнул.
— На земле есть только один Люсак, и тот находится в Гаскони, — пробормотал он.
Потом сержант приблизился к пленнику, не перестававшему изрыгать проклятия и угрозы, хотя при нем теперь не было даже обычного ножа, фамильярно положил ему руку на плечо и сказал:
— Вы сделали свой гасконский выговор, а теперь кончайте. Ваша честь спасена.
— Да кто вам сказал, что я гасконец? — закричал дон Баррехо.
— Полагаю, что это был сам маркиз де Монтелимар. Хватит ругаться. Следуйте за нами.
— Одну минуту, сержант. Вы упомянули про маркиза де Монтелимара, не так ли?
— И что?
— Где находится этот сеньор?
— В нескольких шагах от нас.
Дон Баррехо прикусил до крови губу, его бил озноб. Этот кабальеро, который не отразил бы и трех ударов его драгинассы, внушал гасконцу настоящий страх.
«Полная катастрофа, — подумал он. — Попробуем половчее выбраться из этой ямы».
Старый сержант, не сводивший с пленника глаз, взял его за руку и грубо сказал:
— Идем. Мы и так много болтали.
В стене зелени был небольшой проход, что-то вроде галереи, проделанной, вероятно, ударами шпаги. Солдаты вошли туда и через полсотни шагов оказались на маленькой полянке, окруженной высокими деревьями, почти полностью задерживавшими солнечный свет.
Двое солдат хлопотали над большим горшком, прилаженным к суку дерева, и время от времени раздували огонь.
Но на полянке был еще один человек, который сейчас сидел на стволе дерева и внимательно изучал географическую карту. Это был маркиз де Монтелимар. Увидев подходящих солдат, он оторвался от карты, и довольная улыбка появилась на его губах.
— Кажется, можно вас поздравить с хорошей добычей, — сказал он. — Я уже не раз встречал этого человека. Он должен принадлежать к той троице, которую мы уже несколько дней преследуем.
Дон Баррехо отвесил глубокий поклон и сказал:
— Полагаю, вы ошибаетесь, потому что в таверне «Эль Моро», которую я содержу в Панаме уже шесть лет, кабальеро не появляются, хотя мой винный погреб ничуть не хуже прочих.
— Так ты трактирщик!.. — воскликнул маркиз.
— Всегда к услугам вашего превосходительства.
— Таверна «Эль Моро»!.. Тю-тю-тю! Слышал я об ее знаменитом погребе, — с иронией произнес маркиз. — Именно там исчез один из моих секретарей. Больше от него нет никаких известий.
Эти слова вызвали у дона Баррехо взрыв возмущения:
— Сеньор мой, я известен как честный трактирщик и никогда не убивал людей, приходивших ко мне выпить.
— Прошу вас называть меня «ваше превосходительство».
— А вы в таком случае обращайтесь ко мне «дон», потому что если в ваших венах течет голубая кровь, то и в моих ее цвет не меняется.
— Красная?
— Голубая, с долей дворянской крови Рибераков, бывших одно время сеньорами де Люсак.
— И вы стали трактирщиком?
— Точно, стал.
— Чтобы связаться с канальями, которые блуждают вдоль побережий Тихого и Атлантического океанов. Знатное дворянство!
— Tonnerre!.. — взревел дон Баррехо. — Я — гасконец, а гасконцы никогда не были богачами.
Старый сержант, присутствовавший при допросе, утвердительно качнул головой.
— Не злитесь, — сказал маркиз со своим обычным ироническим спокойствием. — В ваших венах и вправду течет французская кровь, но и в моих тоже, потому что Монтелимар — известное имя в анналах великой нации.
— И вы пошли на службу к испанцам, извечным врагам французов? Ваше превосходительство, я уважал вас, но теперь — нет. От родины не отрекаются.
Маркиз побледнел и в приступе гнева потряс кулаком. Но буря была недолгой: всего на несколько секунд. Почти сразу же к маркизу вернулось самообладание и спокойствие; с презрением глядя на гасконца, он сказал:
— Какое вам дело до того, кем я был: французом, голландцем или англичанином? Теперь я — испанец и служу моей новой родине, дорогой мой дон…
— Баррехо де Люсак, — с готовностью подсказал гасконец.
— Принесите этому господину седло, — приказал маркиз, взглянув на солнце, проглянувшее сквозь просвет в листве. — Осталось еще часа два светлого времени, и кто знает, не отыщут ли солдаты из моего арьергарда двух дружков этого господина, потому как вас ведь было трое, сеньор дон… де Люсак.
— Где?
— Вы поднимались в гору, и мы вас видели.
— Да, когда-то у испанцев были зоркие глаза, поэтому они и открыли Америку, но теперь они ничего не видят. Видно, экваториальное солнце вредно для зрения.
— Вы обнаруживаете присутствие юмора, как мне кажется, сеньор гасконец.
