— Великолепный подарок от бедного дяди! — сказал гасконец. — Шестьдесят бутылок, одна лучше другой, составили этот дар — так дядя любит своего племянника. Пейте вволю, сеньоры, это вино мне ничего не стоило.
— Да мы и пьем, трактирщик, однако не забываем при этом того сеньора, что не вышел из вашей таверны.
— Вы полагаете, что я способен убивать людей, приходящих в мою таверну выпить вина? — с оттенком горечи спросил дон Баррехо.
— Я не считаю вас способным совершать столь ужасные преступления, — ответил офицер. — Однако я должен найти этого кабальеро.
— А!.. Это был дворянин?
— Я так думаю. Давайте теперь выслушаем трактирщика: кто сегодня приходил сюда выпить?
— Человек пятнадцать — двадцать, как европейцев, так и метисов. Для последних я держу превосходный мецкаль, который дам вам попробовать, если пожелаете.
— Оставим на время мецкаль. А не заметили ли вы среди посетителей высокого мужчину, одетого во все черное, с очень бледной кожей и белейшими, почти полностью белыми волосами?
Дон Баррехо принялся гладить свой лоб, закатил глаза к потолку, словно искал на почернелых балках какое-то вдохновение.
— Высокий… худой… с почти белыми волосами… весь в черном… конечно… должен существовать этот высокий сеньор… Он пил с двумя неизвестными.
— Значит, вы его видели? — спросил офицер.
— Я очень хорошо его помню, потому что обслуживал его я. Он сидел в кампании двух мужчин, пришедших чуть раньше него. До сегодняшнего дня я никогда не видел этих людей.
— Один из них средних лет, другой чуть постарше, с седеющей бородой?
— Точно, — ответил дон Баррехо. — Эта кампания осушила немалое количество бутылок вот за тем столиком. Там и сейчас полно посуды. Потом, воспользовавшись моментом, когда ливень начал стихать, они ушли.
— Все вместе?
— Они держались друг за друга, потому что не очень прочно стояли на ногах. Черт возьми!.. В моей таверне пьют изысканные вина.
Офицер повернулся к одному из двух алебардщиков и сказал:
— Ты слышал, Хосе?
— Да, сеньор.
— Значит, в тот момент тебя не было на посту.
— И все же, сеньор, клянусь вам, что я не удалялся от той подворотни, которая плохо ли хорошо, но спасала меня от дождя.
— А может быть, твое внимание что-то отвлекло?
— Я это полностью исключаю, — решительно ответил алебардщик.
— Эх!.. Порой встретишься взглядом с какой-нибудь юной красавицей, и больше уже ничего не видишь, — предположил трактирщик.
— Я ничего не видел, кроме потоков воды.
— Что ты на это скажешь, трактирщик? — спросил офицер.
— Панчита, — позвал дон Баррехо.
Прекрасная трактирщица с готовностью подошла.
— Ты же ведь тоже видела этих сеньоров, которые опустошили не то семь, не то восемь бутылок?
— Да, мой Пепито.
— Они ушли от нас или нет?
— Если их больше нет за столиком, значит, ушли.
— Вы поняли, сеньор офицер? — спросил гасконец. — Их было трое, а я не в состоянии убить словно собак троих христиан, а потом бросить их трупы… Куда? В нашем домишке нет даже колодца. Мне кажется невероятным, чтобы трое мужчин из мяса и костей исчезли, не оставив следа. Ну, если только это были дьяволята… Говорят, таковые встречаются среди этих псов-флибустьеров… По крайней мере, так говорят монахи в кафедральном соборе.
— Блондинистый мужчина, конечно, не может быть дьяволом, потому что он был слишком хорошим католиком, — ответил офицер, казавшийся озабоченным.
— Давайте осушим еще несколько бокалов, а потом приступим к тщательному осмотру моего дома. О!.. Подождите!.. У меня в погребке есть бутылка двадцатипятилетней выдержки. Да еще четырнадцать дней. Я даю такую точную дату, потому что сегодня держал эту бутылку в руках. Хотите попробовать это вино, сеньор офицер?
— Подавайте эту старую бутылку, — ответил командир дозора. — У нас еще будет время осмотреть ваш дом.
— Панчита, лампу! — крикнул гасконец. — И подай мою драгинассу, потому как вся эта история с пропадающими людьми немножко попортила мне кровь.
Он взял и лампу, и шпагу, тогда как офицер, воспользовавшись его отсутствием, принялся строить глазки прекрасной трактирщице. Дон Баррехо спустился по лестнице в глубокий и очень просторный погреб, занятый разными бочками и бочонками. Но, проходя за стойкой, хитрец прихватил с собой кучку скатертей. Едва он добрался до последней ступеньки, как к нему подошли Буттафуоко и Мендоса.
— Что там?.. — в один голос спросили оба авантюриста.
— Плохо, друзья. За этим Пфиффером наблюдали, и дозорные пришли узнать у меня, что с ним произошло.
— Надо, чтобы он исчез, — сказал Мендоса.
— Утопить его в бочке с хересом?
— Там, по меньшей мере, его не станут искать.
— Я придумал кое-что получше, — сказал гасконец.
— Что же?
— Хочу предложить вам нарядиться привидениями.
— Ты спятил, дон Баррехо?
— Говорю вам: если нам не удастся запугать этих полицейских, дела наши будут очень плохими, потому как они намерены провести тщательный обыск всего дома, включая погреб, чтобы отыскать этого проклятого Пфиффера.
— Что мы должны делать? — спросил Мендоса, которому понравилась идея стать пугалом.
— Я принес вам скатерти. Вы их накинете, когда офицер с алебардщиками спустятся сюда. В дальнем углу погреба валяется всякое старье; найдутся там и цепи. Изобразите призраков или чертей — увидите, что будет с дозором!
— Идешь наверх? — спросил Мендоса.
— Мне надо принести еще пару бутылок; они совсем закружат головы этим храбрецам. Через четверть часа начинайте шуметь. Я отвечаю за все.
— А если эти полицейские вовсе не верят в привидения? — спросил Буттафуоко.
— Tonnerre!.. Тогда нам придется сразиться с ними, и ни один из них не выберется из погреба живым, — ответил гасконец. — Свет я вам оставлю, но рекомендую погасить лампу, как только вы хорошо спрячете за бочками этого пьяного Пфиффера.
После своей короткой речи храбрый трактирщик занялся осмотром своей библиотеки, состоявшей из первоклассных бутылок (по крайней мере, он так утверждал), выбрал из них две штуки, показавшиеся ему наиболее почтенными, и поднялся по лестнице, забрав с собой шпагу.
Офицер в это время гладил подбородок прекрасной кастильянки. Дон Баррехо притворился, что ничего не видит, и направился к столу, пыхтя как тюлень.
— Пепито! — вскрикнула Панчита, притворившись испуганной. — Что с тобой?
