Однако никто из зевак не мог набраться храбрости зайти в ярко освещенное помещение или хотя бы осмотреть редкости, столь небрежно и прельстительно разложенные у входа. А между тем число завороженных ротозеев росло с каждой минутой. В толпе слышался неодобрительный ропот по поводу столь оскорбительного нового метода торговли, в котором выказывалось пренебрежение к обычаю сохранять на площади полумрак, однако эти жалобы тонули в гуле удивления, восхищения и любопытства, разгоравшихся все сильнее.
Серый Мышелов проскользнул на площадь со стороны фонтана так тихо, как будто собирался перерезать кому-то глотку или же следил за шпионами самого сюзерена. Его ноги, обутые в мокасины из крысиной кожи, ступали совершенно бесшумно. Даже меч Скальпель в ножнах из мышиных шкурок не шуршал о тунику и плащ, сшитые из серого груботканого шелка. Взгляды, которые Мышелов кидал по сторонам из-под надвинутого на лоб серого шелкового капюшона, были полны угрозы и ледяного высокомерия.
Но в душе Мышелов чувствовал себя, как школьник, в ужасе ожидающий головомойки и труднейшего домашнего задания. В его кошеле из крысиных шкурок лежала записка, нацарапанная чернильной жидкостью каракатицы на серебристой рыбьей коже Шильбой безглазоликим, в которой тот наказывал Мышелову быть здесь в это время.
Шильба был колдуном-покровителем и – когда ему в голову приходил подобный каприз – опекуном Мышелова, поэтому его приглашениями пренебрегать не следовало, тем более что Шильба мог выследить непокорного где угодно, хотя у него и не было глаз на положенном для них месте.
Однако задания, которые Шильба обычно поручал Мышелову, были на редкость обременительными, а порой и тошнотворными – к примеру, раздобыть девять белых кошек без единого черного волоска, или украсть пять экземпляров одной и той же книги магических рун, разбросанные по библиотекам разных чернокнижников, или достать образцы экскрементов четырех живых и мертвых королей, – поэтому Мышелов пришел пораньше, чтобы поскорее узнать скверные новости, и в одиночестве, поскольку вовсе не хотел, чтобы его друг Фафхрд стоял рядом, давясь от смеха, пока Шильба будет читать свои чародейские нотации послушному Мышелову, а то и выдумает еще какое-нибудь дополнительное поручение.
Записка Шильбы, накрепко запечатлевшаяся в мозгу у Мышелова, гласила:
«Когда звезда Акуль украсит шпиль Рхана, будь подле фонтана Запретного изобилия».
Вместо подписи внизу был нарисован овал неправильной формы – знак Шильбы.
Мышелов скользнул в темноте к фонтану, представлявшему собой приземистый черный столб с шероховатой скругленной верхушкой, из которой через каждые двадцать ударов слоновьего сердца истекала капля черной жидкости.
Остановившись подле фонтана, Мышелов поднял согнутую руку и прикинул угол возвышения зеленой звезды Акуль. Ей предстояло еще опуститься на семь пальцев, прежде чем она коснется острия шпиля стройного и окруженного звездами далекого минарета Рхана.
Чуть оттолкнувшись. Мышелов легко вскочил на черный столб, чтобы проверить, не изменится ли с этого наблюдательного пункта угол возвышения звезды Акуль. Угол не изменился.
Мышелов поискал во тьме глазами неподвижную фигуру в хламиде с монашеским клобуком, надвинутым так низко, что было непонятно, как его обладатель видит, куда идет. Никаких фигур поблизости не было.
Настроение у Мышелова улучшилось. Раз Шильба не соизволил из любезности прийти пораньше, то и он может проявить некоторую невоспитанность. Приняв такое решение. Мышелов зашагал в сторону ярко освещенной двери новой лавки, чье вызывающее сияние пробудило его любопытство еще за квартал до площади Тайных Восторгов.
***
Северянин Фафхрд поднял отяжелевшее от вина веко и, не поворачивая головы, осмотрел половину освещенной огнем очага комнатки, в которой он спал совершенно голый. Затем он закрыл глаз и, открыв другой, осмотрел вторую половину комнатки.
Мышелова нигде не было видно. Тем лучше! Если повезет, он сумеет провернуть сегодня ночью одно неприятное дело, не выслушивая насмешек этого маленького мошенника.
Фафхрд вытащил из-под заросшей бородой щеки квадратик фиолетовой змеиной кожи, испещренной крошечными дырочками. Если смотреть сквозь него на огонь, дырочки превращались в яркие точки, которые при внимательном изучении складывались в слова:
«Когда кинжал Рхана пронзит во тьме сердце Акуль, буду ждать тебя у источника Черных Капель».
Во всю ширину фиолетового квадрата чем-то красновато-коричневым, похожим на засохшую кровь, была нарисована семилучевая свастика – один из знаков Нингобля Семиокого.
Фафхрд без труда догадался, что источник Черных Капель – это фонтан Запретного Изобилия. С подобным туманным поэтическим языком он познакомился еще тогда, когда мальчишкой учился у поющих скальдов.
Нингобль был для Фафхрда примерно тем же, кем Шильба для Мышелова, но с тою разницей, что Семиокий был более требовательным архимагом, и чародейские задания, поручаемые Фафхрду, отличались большей широтой и заключались в умерщвлении драконов, потоплении волшебных четырехмачтовых кораблей и похищении зачарованных королев, охраняемых великанами-людоедами.
Кроме того, Нингобль был склонен к не лишенному оснований хвастовству, особенно в отношении необъятности пещеры, в которой он жил, по чьим извилистым каменным проходам можно было, по его словам, пробраться в любое пространство и время – конечно, если Нингобль предварительно подробно описывал путь по этим кривым скалистым коридорам с низкими потолками.
В отличие от Мышелова, который стремился учиться у Шильбы магическим заклинаниям, Фафхрд был не слишком-то расположен запоминать колдовские формулы Нингобля, однако Семиокий крепко держал Северянина в руках, благодаря кое-каким слабостям и былым злодеяниям последнего, поэтому Фафхрду часто приходилось терпеливо выслушивать наставления и похвальбу Нингобля, но он любыми мыслимыми и немыслимыми способами старался избежать этого, когда рядом находился насмешливо ухмыляющийся Мышелов.
Стоя у огня, Фафхрд натягивал, нахлобучивал и пристегивал многочисленные одежды, оружие и украшения, которые постепенно закрывали его тело, обильно поросшее завитками коротких красно-рыжих волос. Когда, уже в полном облачении, он открыл дверь и, глянув в темный переулок, увидел на ближайшем углу лишь торговца жареными каштанами, сидящего на корточках у своей жаровни, любой поклялся бы, что продвижение Северянина в сторону площади Тайных Восторгов будет сопровождаться звоном и грохотом, какой издает осадная башня, приближающаяся к толстым стенам неприятельского города.
Однако старому торговцу каштанами, который был по совместительству шпионом сюзерена и обладал рысьим слухом, пришлось доставать и водружать на место неожиданно ушедшее в пятки сердце, когда мимо него пронесся Фафхрд – высокий, как сосна, быстрый, как ветер, и бесшумный, как призрак.
***
Ловкими тычками локтем под ребро Мышелов растолкал двух зевак и по темным плитам тротуара направился к сверкающей лавке с дверью, похожей на перевернутое сердце. Ему пришло в голову, что каменщики, должно быть, вкалывали как черти, раз успели так быстро пробить и оштукатурить дверной проем с аркой. Еще днем он проходил мимо и ничего, кроме гладкой стены, тут не видел.
