На сей раз быстрая реакция грека сослужила ему недобрую службу. Он кивнул, а через двое суток друзья вынесли его из погребка, где он, словно какой-то удивительный младенец, лежал, свернувшись клубочком в разбитом винном бочонке. Он не мог протрезветь несколько дней, и за это время успела образоваться небольшая секта, поклонявшаяся ему как воплощению Диониса. Однако она так же быстро и распалась, когда грек частично протрезвел и выступил со своим первым пророчеством о пагубном влиянии пьянства.
На следующее утро после обожествления опрометчивого философа Фафхрд проснулся с первыми лучами жаркого солнца, скользнувшими по плоской крыше, где они с Мышеловом решили переночевать. Лежа молча и недвижно, подавляя желание слабым голосом попросить кого-нибудь купить мешочек снега у ливанцев в белых бурнусах (солнце над ними щурилось даже в этот ранний час), чтобы охладить гудящую голову, Северянин приоткрыл один глаз и увидел то, что в своей мудрости и предполагал увидеть: Мышелова, сидящего на корточках и устремившего взгляд на море.
– Сын колдуна и ведьмы, – обратился к нему Фафхрд, – похоже, нам снова придется прибегнуть к нашему последнему средству.
Не оборачиваясь, Мышелов неторопливо кивнул.
– В первый раз мы едва остались в живых, – продолжал Фафхрд.
– Во второй раз мы отдали души Иным Существам, – подхватил Мышелов, словно друзья пели утренний гимн Пепле.
– А в последний раз у нас отобрали светлую ланкмарскую мечту.
– Он может втянуть нас в такую попойку, что мы не проснемся лет пятьсот.
– Он может послать нас на смерть, и мы возродимся лишь через два тысячелетия, – продолжал Фафхрд.
– Он может показать нам Пана [в греческой мифологии божество стад, лесов и полей, способное вселять в людей беспричинный ужас (отсюда выражение «панический страх»)], или отдать нас древним богам, или зашвырнуть к звездам, или заслать в подземелья Квармалла, – заключил Мышелов.
Несколько мгновений длилось молчание.
Потом Серый Мышелов прошептал:
– И все же мы должны посетить Нингобля Семиокого.
И это было воистину так: как правильно догадался Фафхрд, душа Мышелова парила над морем в мечтах о темноволосой Ахуре.
6. Нингобль
И вот друзья прошли заснеженный Ливан и украли трех верблюдов – они приняли мудрое решение увести их у богатого землевладельца, который вынуждал своих арендаторов возделывать голые камни и засевать берега Мертвого моря, – мудрое потому, что предстать пред очи Наушника Богов с грязной совестью – дело гиблое. Через неделю страшной болтанки по пустыне – недели буквально огненной, когда Фафхрд проклял богов племени Муспелльхейма [в скандинавской мифологии – огненная страна, существовавшая еще до начала творения], в которых он, впрочем, не верил, – друзья добрались до Песчаных Гребней и Великих Песчаных Воронок и, со всеми предосторожностями миновав их, пока они вращались довольно лениво, забрались на Скалистый Остров. Как человек городской Мышелов заклеймил Нингобля за то, что тот обитает в такой «богом забытой дыре», хотя предполагал, что Торговец. Новостями и его подручные пользуются более удобной дорогой, чем та, что предназначена для посетителей, и так же, как и Фафхрд, знал наверняка, что Ловец Слухов (в особенности ложных, как наиболее ценных) должен обитать одинаково близко как к Индии и бескрайним садам Желтого Племени, так и к варварской Британии и воинственному Риму, как к дышащим испарениями трансэфиопским джунглям, так и к таинственным пустынным равнинам и достающим до звезд пикам за Каспийским морем.
Переполняемые надеждой друзья стреножили верблюдов, взяли факелы и безбоязненно вступили в Бездонные Пещеры: опасность заключалась не в самом визите к Нингоблю, а в мучительной притягательности его советов, которая была столь велика, что человек следовал им независимо от последствий.
Тем не менее Фафхрд заметил:
– Земля разверзлась и поглотила дом Нингобля, но он застрял у нее в глотке. Только бы у нее не началась икота.
Проходя по Дрожащему Мосту, перекинутому через Хлябь Элементарной Истины, которая могла поглотить свет десяти тысяч факелов и не стала бы от этого менее черной, приятели повстречали и молча проскользнули мимо невозмутимого типа в шлеме, признав в нем пришедшего издалека мингола. Их очень озадачил вопрос: был ли мингол посетителем Нингобля или его шпионом – Фафхрд ни на грош не верил в силу ясновидения семи глаз Сплетника, утверждая, что это все мошенничество для слабоумных, и что Нинг собирает сведения с помощью целого сонма разносчиков, сводников, рабов, уличных мальчишек, евнухов и повитух, которые числом превосходят армии двенадцати царей.
С облегчением добравшись до другого берега пропасти, они двинулись мимо устьев множества туннелей, которые Мышелов изучал весьма пристально.
– Может, зайдем в какой-нибудь наудачу, – пробормотал он, – и поищем другой мир? Ахура ведь не Афродита и даже не Астарта.
– Не посоветовавшись с Нингоблем? – возмутился Фафхрд. – И унеся с собой наше проклятие? Давай-ка поторапливайся.
Наконец на свешивающихся с потолка сталактитах они увидели слабый отраженный свет и вскоре уже лезли к его источнику по Лестнице Заблуждений – нагромождению громадных камней. Фафхрд, высоко задирая длинные ноги, шагал с камня на камень, Мышелов двигался прыжками, словно кот. На пути им все чаще попадались мелкие твари, которые сновали под ногами, задевали в медленном полете друзей за плечи или просто сверкали любопытными глазками из трещин и с уступов – приятели явно приближались к Архисоглядатаю.
Они решили не терять время на рекогносцировку и вскоре уже стояли перед большими воротами, верхние прутья которых терялись во мраке, несмотря на горевший перед ними костерок. Однако друзей интересовали не ворота, а привратник – невероятно пузатое существо, сидевшее на полу подле груды глиняных черепков совершенно неподвижно, если не считать легкого движения, напоминавшего потирания рук. Руки – или что там у него было – скрывались под поношенным, но весьма просторным плащом, капюшон которого был наброшен на голову существа. Чуть пониже капюшона с плаща свешивались две громадные летучие мыши.
Фафхрд откашлялся.
Шевеление под плащом прекратилось.
Затем из-под капюшона выползло нечто, что можно было бы принять за змею, если бы вместо головы у нее не находился переливчатый драгоценный камень с темным пятнышком посредине. И все же необычный отросток более всего походил бы на змею, не напоминай он так сильно какой-то экзотический цветок с толстым стеблем. Он принялся поворачиваться туда и сюда, пока не уставился на пришельцев. В этом положении он и застыл, а нарост на его конце засветился чуть ярче. Затем послышалось тихое урчание, и из-под капюшона быстро вылезли еще пять таких же стеблей и тоже нацелились на пришельцев. Шесть черных зрачков расширились.
– Послушай, ты. Толстобрюхий Пожиратель Слухов! – нервно заговорил Мышелов. – Неужто нельзя обойтись без этой игры в гляделки?
