Затерянный Город отыскался неожиданно быстро, словно это была какая-то ловушка или дело рук фокусника. Ахура указала им на усеянный булыжниками утес, и через несколько минут они уже смотрели вниз, на узкую долину, загроможденную причудливо наклоненными глыбами, серебрившимися в лунном свете; на земле замысловатым узором чернели их тени.
С первого взгляда стало ясно, что никакой это не город. Безусловно, в этих массивных каменных шатрах и хижинах люди никогда не жили, хотя могли поклоняться в них своим богам. Это было обиталище для египетских колоссов, каменных монстров. Но Фафхрду и Мышелову не удалось рассмотреть долину подробнее: без предупреждения Ахура пустила свою лошадь вниз по склону.
Диким хмельным галопом всадники, похожие на рвущиеся вперед тени, и верблюд, напоминавший запинающееся привидение, понеслись сквозь лес свежесрубленных стволов, мимо качающихся каменных глыб размером с дворцовую стену, под арками, годными для слонов, дальше и дальше за ускользающим стуком копыт и, выскочив наконец на залитое лунным светом пространство, остановились между монументальным, похожим на саркофаг строением с ведущими к нему ступенями и грубо обтесанным каменным монолитом.
Но не успели они удивиться окружающему, как заметили, что Ахура нетерпеливо подает им какие-то знаки. Друзья вспомнили инструкции Нингобля и сообразили, что вот-вот наступит рассвет. Они сгрузили всевозможные свертки и коробочки с дрожащего и кусающегося верблюда, и Фафхрд, развернув темный, редкотканый покров Аримана, накинул его на плечи Ахуре, которая молча смотрела на усыпальницу; ее лицо походило на мраморную маску нетерпения, словно девушка была каменной, как и все вокруг.
Пока Фафхрд занимался другими делами, Мышелов открыл сундучок из черного дерева, похищенный у Лживой Лаодики. На него нашел шальной стих: неуклюже пританцовывая и изображая слугу евнуха, он со вкусом расположил на плоском камне кувшинчики, баночки и небольшие амфоры, извлеченные из сундучка. При этом он тоненьким фальцетом напевал:
Я Селевкиду стол накрыл,
И Селевкид доволен был -
Душою сыт и телом,
Нажравшись, прохрипел он:
«В расплату оскопить его!»
– А тебе шледует жнать, Фафхрд, – почему-то зашепелявил он, – што этого шеловека ошкопили еще мальшиком, поэтому это была никакая не рашплата. Что же кашается того ошкопления….
– Я сейчас оскоплю тебя – отрежу твою набитую дурацкими шуточками башку! – заорал Фафхрд и схватил первый попавшийся под руку магический инструмент, однако тут же передумал.
Чуть остыв, Фафхрд передал Мышелову чашу Сократа, и тот, продолжая подпрыгивать и пищать, насыпал в нее толченой мумии, добавил вина, размешал и, подскочив в фантастическом танце к Ахуре, протянул ей питье. Девушка не шелохнулась. Тогда Мышелов поднес чашу прямо к ее губам, и Ахура жадно осушила ее, не отрывая взгляда от усыпальницы.
К ним подошел Фафхрд с побегом вавилонского Древа Жизни, который был на удивление свеж и весь покрыт упругими листочками, словно Мышелов срезал его миг назад. Северянин ласково разжал пальцы девушки, вложил в них веточку и сжал их снова.
Все было готово, оставалось лишь ждать. Край неба зарозовел, само небо стало чуть темнее, звезды начали гаснуть, луна поблекла. Возбуждающие сладострастие зелья остыли, и предутренний ветерок больше не разносил их ароматы. Женщина продолжала смотреть на гробницу, а за ней, словно бы тоже не спуская глаз с усыпальницы, фантастической тенью сгорбился обтесанный монолит, на который Мышелов время от времени тревожно посматривал через плечо и никак не мог понять: то ли это грубая работа первобытных камнерезов, то ли нечто, намеренно обезображенное человеком из-за таящегося внутри этого камня зла.
Небо постепенно бледнело, и Мышелов уже начал различать какие-то чудовищные изображения на стене саркофага – людей, похожих на каменные столбы, и животных, похожих на горы, а Фафхрд уже видел зеленые листочки в руках Ахуры.
И тут произошло нечто потрясающее. В один миг листочки сморщились, а ветка превратилась в кривую черную палочку. И в то же мгновение Ахура задрожала и побелела как мел, и Мышелову показалось, что вокруг ее головы появилось чуть заметное черное облачко, как будто жившее в девушке и ненавидимое Мышеловом загадочное существо дымом выходит из ее тела, словно джинн из бутылки.
Толстенная каменная крышка саркофага скрипнула и начала подниматься.
Ахура двинулась к саркофагу. У Мышелова создалось впечатление, что ее, словно парус, влечет вперед черное облако.
Крышка поползла вверх быстрее, будто верхняя челюсть каменного крокодила. Мышелову показалось, что черное облако торжествующе устремилось к разевающейся щели, таща за собой легкую белую фигурку. Крышка саркофага распахнулась. Ахура добежала до самого верха и то ли заглянула внутрь, то ли, как почудилось Мышелову, ее частично втянуло за собой черное облако. Девушка задрожала крупной дрожью и, словно пустое платье, плавно осела на камень.
Фафхрд скрипнул зубами, в кисти Мышелова хрустнул сустав. Их пальцы до посинения стиснули рукоятки выхваченных мечей.
И тут, словно бездельник после целого дня отдыха в беседке, словно индийский принц после скучного дворцового приема, словно философ после шутливой беседы, из гробницы неспешно поднялась стройная фигура. Одет человек был во все черное, лишь на туловище у него серебрился какой-то металл, его шелковистые волосы и борода были цвета воронова крыла. Но прежде всего, словно эмблема на щите человека в маске, в глаза бросался оливковый переливчатый цвет его юной кожи, какой-то серебристый отлив, наводивший на мысль о рыбьем брюхе или проказе, а также что-то знакомое в его лице.
А лицом серебристо-черный человек безусловно напоминал Ахуру.
9. Анра Девадорис
Опершись своими длинными руками о край гробницы, незнакомец благожелательно оглядел присутствующих и кивнул им, как старым знакомым. Затем, перескочив через каменную стену, он стал быстро спускаться по ступеням, наступив по пути на покров Аримана и даже не взглянув на Ахуру.
– Вы предвидите какую-то опасность? – заметив мечи, спросил он, ласково поглаживая бороду, которая, по мнению Мышелова, могла сделаться такой густой и шелковистой лишь в гробнице.
– Ты адепт? – чуть запинаясь, вопросом на вопрос ответил Фафхрд.
Пропустив вопрос мимо ушей, незнакомец остановился и с довольным видом стал рассматривать нелепый набор любовных зелий.
– Миляга Нингобль, – промолвил наконец он, – истинный отец всех семиглазых распутников. Полагаю, вы знаете его достаточно хорошо, чтобы догадываться, что он заставил вас притащить сюда все эти игрушки лишь потому, что они нужны ему самому. Даже в поединке со мной он не может удержаться от искушения попутно прихватить что-нибудь на стороне. Возможно, впрочем, что на сей раз старый сводник, сам того не желая, сделал перед судьбой реверанс. Во всяким случае, будем надеяться.
