Гном, разминающий правое плечо Мышелова и молотящий по верхней части позвоночника, сморщил покрытые бородавками веки и обнажил свои прекрасные белые зубы, словно позаимствованные у какого-нибудь великана, в том, что, должно быть, представлялось ему дружеской усмешкой. Затем он сказал на жутком мингольском диалекте:
– Я Костолом. Это моя жена Жирожорка. Те, что поглаживают твое тело с левого борта, – это мои братья Ногогрыз и Черепобой. А теперь выпей это вино и следуй за мной.
Вино обожгло Мышелову горло, однако прогнало головокружение; к тому же было истинным блаженством избавиться от убийственного массажа – а, заодно, и от судорог, скручивающих мускулы в комок.
Костолом и Жирожорка помогли Мышелову слезть с каменной плиты, а Ногогрыз и Черепобой быстро растерли его грубыми полотенцами. Теплая комната с низким потолком на мгновение поплыла вокруг Серого; затем он почувствовал себя восхитительно хорошо.
Костолом пошлепал в темноту, расстилающуюся позади дымных факелов. Мышелов без слова последовал за ним. «Это что, и есть Фафхрдовы Ледяные Гномы?» – спрашивал он сам себя.
Костолом отодвинул в сторону тяжелые портьеры. В темноту веером хлынул янтарный свет. Мышелов шагнул с грубого камня на мягкий пух. Портьеры с шорохом сомкнулись за спиной.
Он был один в комнате, мягко освещенной висящими шарами, похожими на огромные топазы, – однако чувствовалось, что если их коснуться, они отскочат в сторону, как воздушные шарики. Тут находилось широкое ложе и позади него, на фоне затянутой ковром стены – низкий столик с табуреткой из слоновой кости. Над столом было большое серебряное зеркало, а на столе – причудливые маленькие бутылочки и множество крошечных горшочков из слоновой кости.
Нет, комната не была совершенно пустой. В дальнем углу, свернувшись клубочком, лежала ухоженная, лоснящаяся Хрисса. Однако она смотрела не на Мышелова, а в некую точку над табуреткой.
Мышелов почувствовал, как по его спине пробежали мурашки, но они были вызваны не только страхом.
Мазок светлейшего из всех зеленых цветов метнулся от одного из горшочков к точке, на которую уставилась Хрисса, и исчез там. Однако Мышелов увидел, что отраженная полоска зелени появилась в зеркале. Загадочный маневр повторился, и вскоре в серебре зеркала повисла зеленая маска, чуть затуманенная матовостью металла.
Затем маска в зеркале пропала и одновременно появилась, видимая на этот раз совершенно четко, в воздухе над табуреткой. Это была та самая маска, которую до боли хорошо знал Мышелов – узкий подбородок, высокие скулы, прямая линия, соединяющая нос и лоб.
Припухшие, темные, как вино, губы чуть приоткрылись, и мягкий грудной голос спросил:
– Мое лицо не нравится тебе, человек из Ланкмара?
– Твоя шутка жестока, о Принцесса, – ответил Мышелов, самоуверенно изображая придворный поклон, – ибо ты – сама красота.
Тонкие пальцы, наполовину обрисованные теперь бледной зеленью, окунулись в горшочек с притиранием и набрали более щедрую порцию краски.
Мягкий грудной голос, который так хорошо сочетался с коротким смешком, услышанным однажды в снегопад, произнес на этот раз:
– Ты сможешь оценить меня всю.
***
Фафхрд проснулся в темноте и прикоснулся к девушке, лежащей рядом с ним. Как только он понял, что она тоже не спит, он крепко обхватил ее бедра. Почувствовав, как напряглось ее тело, Северянин перевернулся на спину, поднял ее в воздух и подержал над собой.
Она была чудесно легкой, словно сделанной из воздушного теста или гагачьего пуха, однако когда Фафхрд снова положил ее рядом с собой, ее тело было таким же упругим, как и любое другое, хотя и более гладким на ощупь, чем у большинства.
– Хирриви, я прошу тебя, давай зажжем свет, – сказал он.
– Это было бы глупо, Фаффи, – ответила она голосом, который был похож на звон чуть задетой занавески из крохотных серебряных колокольчиков. – Разве ты забыл, что теперь я полностью невидима? Это могло бы подзадорить некоторых мужчин, однако ты, как мне кажется….
– Ты права, ты права, я хочу, чтобы ты была реальной, – ответил он, крепко сжимая ее плечи, чтобы подчеркнуть силу своих чувств, и затем виновато отдергивая руки при мысли о том, какой хрупкой она должна быть.
Серебряные колокольчики зазвенели полнозвучным смехом, словно кто-то широким взмахом отвел занавеску в сторону.
– Не бойся, – сказала женщина. – Мои воздушные кости сделаны из материала, который прочнее, чем сталь. Это загадка, недоступная разумению всех ваших философов, и относящаяся к невидимости моей расы и животных, от которых она произошла. Подумай о том, каким прочным может быть закаленное стекло; однако свет проходит сквозь него. Мой проклятый братец Фарумфар силен, как медведь, несмотря на всю свою худобу, а мой отец Умфорафор – истинный лев, несмотря на прожитые им века. Схватка твоего друга с Фарумфаром не была окончательным испытанием – хотя он и взвыл после этого – отец был в ярости – и к тому же есть еще двоюродные братья. Как только закончится эта ночь – но это будет еще не скоро, любимый; луна еще поднимается – ты должен спуститься со Звездной Пристани. Пообещай мне это. У меня холодеет сердце при мысли об опасностях, которые тебе уже пришлось испытать – и за последние три дня оно не знаю сколько раз просто леденело!
– И все-таки ты нас не предупредила, – задумчиво сказал Северянин. – Ты заманила меня сюда.
– И ты сомневаешься в том, почему? – спросила она. В этот момент Фафхрд как раз касался ее вздернутого носа и круглых, как яблоки, щек, так что он почувствовал и то, как она улыбается. – Или, возможно, тебе не нравится то, что я позволила тебе немного рискнуть жизнью, чтобы наградой стало это ложе?
Фафхрд запечатлел страстный поцелуй на ее полных губах, чтобы показать ей, как ошибочны были ее мысли, но через мгновение она оттолкнула его.
– Подожди, Фаффи, любимый, – воскликнула она. – Нет, я же сказала, подожди! Я знаю, что ты жаден и нетерпелив, но ты можешь подождать хотя бы до тех пор, пока луна передвинется на небе на ширину звезды. Я попросила тебя пообещать мне, что ты спустишься со Звездной Пристани на рассвете.
В темноте наступило довольно долгое молчание.
– Ну? Что же держит закрытым твой рот? – нетерпеливо спросила она наконец. – Кое в чем другом ты не проявлял подобной нерешительности. Время проходит, луна поднимается.
– Хирриви, – тихо сказал Фафхрд. – Я должен подняться на Звездную Пристань.
– Почему? – звенящим голосом спросила она. – Пророчество стихов исполнилось. Ты получил свою награду. Если ты пойдешь дальше, тебя будут ждать лишь бесплодные опасности. Если ты вернешься, я буду охранять тебя с воздуха – да, и твоего приятеля тоже – до самой Пустоши.
Ее нежный голос слегка задрожал.
– О Фаффи, неужели тебе недостаточно меня, чтобы отказаться от завоевания жестокой горы? Кроме всего прочего, я люблю тебя – если я правильно понимаю, как смертные употребляют это слово.
