— Товарищ полковник! — воскликнул один из радистов. — Сорок второй докладывает, что свой квадрат прочесал.
Ивняк, склонившись над картой, приказал:
— Пусть развернется на северо-восток и начнет работу в квадрате 16–19.
— Товарищ полковник! — подал голос второй радист. — Тридцать восьмой докладывает, что обнаружил свежезакопанные ямы. Сейчас саперы проверяют их на наличие взрывпредметов.
Ивняк оживился. Он взял у радиста микрофон:
— Тридцать восьмой! Я — «Байкал». Прием! — услышав ответ, сказал: — Тридцать восьмой. Будь внимателен при раскопках. Не забудь об этажерках. Проверь, нет ли проводной подводки…
Тут же последовал ответ:
— Понял. Принимаю все меры предосторожности. Людей отвел. Работают только кроты.
— Будь постоянно на связи.
— Уже третьи сутки огромную территорию топчем. Хоть бы что-нибудь нашли, — с надеждой в голосе произнес один из штабных офицеров.
Он оглянулся на Ивняка и увидел, что полковник отошел от стола и угрюмо курит.
Глава 16. В тюрьме
Тюремная камера. Открылась дверь, и вошел прапорщик. Он громко приказал:
— Арестованный Ветров, встать!
Ветров с трудом поднялся на ноги и, чтобы не упасть, хватается за стену.
— Давай-давай, герой! Говорят, у тебя геройски получается, когда с калашниковым с мирными людьми воюешь. Стреляешь, говорят, в упор метко.
До Ветрова постепенно дошел смысл того, что говорил прапорщик. Его лицо скривилось, и он, прогоняя боль и туман в голове, тихо сказал:
— Слушай, прапор, советую не пользоваться ситуацией… Рожу тебе пока набить не могу, извини… но чуть позже обязательно сделаю!
— Молчать! Марш на допрос!
Из-за дверей вырос еще один конвоир. Он тихо произнес:
— Арестованный Ветров, следуйте за мной!
Ветров медленно побрел за конвоиром по длинному, гулкому каменному коридору. Вслед за ним, мурлыча какой-то мотив, двигался прапорщик.
В тюремном кабинете, узком, метров шесть в длину, с одним забранным металлической решеткой окном, за старым обшарпанным столом сидел в форменной рубашке с погонами старшего лейтенанта юстиции следователь. На вид ему не было и тридцати лет.
Он, не отрываясь от каких-то бумаг, движением руки указал на привинченный к полу табурет и тихо произнес:
— Садитесь, гражданин Ветров.
Ветров присел на табурет и, стараясь превозмочь головную боль, как мог, четко выговаривая слова, сказал:
— Товарищ старший лейтенант! Меня еще никто не лишал воинского звания и не предъявлял никаких обвинений.
Следователь поднял глаза на Ветрова. С пафосом, громко, чуть ли не торжественным голосом произнес:
— Не беспокойтесь, все будет вам предъявлено. Пока вы считаетесь подозреваемым в массовом убийстве ни в чем не повинных людей — жителей мирного села. Кроме этого в ваших действиях усматриваются такие преступления, как превышение должностных полномочий, повлекшее тяжкие последствия, и дезертирство. Остальное выяснится в ходе следствия.
Следователь достал из жестких картонных корочек чистый бланк допроса подозреваемого. Когда старший лейтенант закрыл корочку, то Ветров, сузив глаза, по слогам прочитал расплывающиеся слова: «Уголовное дело». Цифр и других слов он разобрать не смог…
— Ваши фамилия, имя, отчество?
— У вас же все есть… мне трудно говорить.
— Я не врач, а следователь! И попрошу отвечать на вопросы.
Ветров несколько путано ответил на вопросы, касающиеся его биографических данных. Следователь перевернул страницу:
— Расскажите по порядку все, что имеет отношение к совершенному вами преступлению.
— Какому преступлению, старший лейтенант? Может, вы поясните мне, что я совершил?
— Точнее, вам надо дать показания не о преступлении, а о преступлениях.
— Браток, я ничего не знаю…
— Я вам не браток! Братки у вас там, в Чечне остались. А здесь перед вами следователь Главной военной прокуратуры старший лейтенант юстиции Тозиловский. Так что извольте отвечать на вопросы должностного лица, наделенного соответствующими полномочиями.
Ветров почувствовал, как резко усилился в голове шум, в ушах словно колокола забили. Майор неожиданно понял, что еще мгновение — и он попытается дать в морду этому самодовольному пацану. Боясь упасть, он медленно поднялся с табурета и предпринял попытку уйти.
— Арестованный Ветров! Сидеть!! Караул! Ко мне!! — истерично закричал Тозиловский.
Дверь кабинета распахнулась, и внутрь вбежали два охранника. В руках у них были литые резиновые дубинки.
Один из них резко взмахнул рукой, и на спину Ветрова обрушился сильнейший удар. Ветров упал на каменный пол. Охранники отработанными движениями подхватили его и усадили на табурет. Видя, что арестованный падает с табурета, они остались рядом с ним, поддерживая под руки.
Следователь перевел дух и стал что-то писать в протокол допроса:
— Я пишу, что подозреваемый Ветров Роман Игоревич отказался давать показания. Подпишите, товарищи.
Охранники по очереди расписались в протоколе.
Следователь поднял трубку телефонного аппарата:
— Пусть зайдут ко мне понятые и другие участники опознания. Опознающую Багдасарову я приглашу отдельно.
В кабинет вошли пятеро мужчин. Данные двоих, как понятых, следователь внес в протокол опознания личности. Затем он вписал фамилии тех троих, которые во время опознания должны были находиться в одном строю с Ветровым. Затем следователь пригласил Багдасарову. Пока ее вели по коридорам, следователь выстроил троих граждан вдоль стены и приказал поставить в шеренгу Ветрова. Охранники буквально подтащили майора и приставили его спиной к стене… В камеру вошла молодая женщина. Увидев следователя, она улыбнулась.
— О, это вы?! Я рада вас… — Но, встретив растерянный взгляд Тозиловского и его глаза, показывающие на стоявших у стены людей, она мгновенно сориентировалась и тут же продолжила: — Я рада, что уже все это закончится и я смогу уехать к себе домой.
— Присаживайтесь… — Тозиловский кивнул на табурет и опустил глаза в протокол. Через несколько секунд он серьезным тоном начал задавать ей вопросы: — Ваша фамилия, имя, отчество?
— Багдасарова… — и вдруг она недоуменно спросила: — А зачем вы спрашиваете все это у меня, когда в протоколе допроса все записано?
— Это надо для присутствующих. Они должны знать, что в процессе участвует не первая попавшая с улицы…
Но Багдасарова неожиданно прервала его громким восклицанием:
— Но вы и ваш начальник мне говорили, что никто мою фамилию не будет знать!
