Эльга подозвала отрока и отдала приказанье. Вскоре в гридницу вошли пять женщин с кувшинами и кубками. При виде их киевские жидины вполголоса загомонили по-своему: впереди шла Левана, за ней Мерав, потом Шуламит, Рахаб и Хадасса – жены и дочери киевских должников.
– Моей жене нужны служанки, а моим гридям нужны жены, – продолжал Ингвар, пока хазарки наливали меда в кубки и подносили гостям: жидинам – каждому отдельно, а русам – в братину, которая в таких случаях неспешно плавала вдоль скамьи. – Если вы поможете мне выгодно сбыть дань, я могу купить ей челядинок, а этих вернуть отцам и матерям. Если же нет, то эти девы и молодые жены останутся у меня. И дети, каких они родят, будут причислены к русскому роду.
– Я слышал об этой небольшой неприятности, – Рафаил оглянулся на Гостяту, не показывая особого волнения. – Все эти жены и девы присходят из хороших родов, и мы не можем оставить в столь бедственном положении наших единоверцев, честных людей, кои сами всегда приходили на помощь нуждающимся. Я дам тебе сорок шелягов и наросшую лихву. Просто чтобы уладить это дело и не допускать раздора между русами и сынами Израиля в Киеве.
– Нет, – Ингвар покачал головой. – Мне не нужны сорок шелягов, и даже с лихвой. На них не купишь двенадцать женщин, а именно столько служанок моей жене требуется, чтобы дом хорошо вести.
– Но если мне будет позволено напомнить, всякий заимодавец по закону обязан принять долг, если ему платят его сполна, и вернуть взятый залог в целости…
– А я тебе в ответ напомню другое, – Ингвар положил руки на подлокотники и наклонился ближе к гостям, – что закон в Киеве – это я и моя воля. А волю свою я уже тебе объявил. Если же между жидинами и русами в Киеве не будет мира, кто будет возить отсюда полон на Гурганское море?
– Если между нами будет нарушен мир, торги Самкрая окажутся для вас закрыты, в то время как Кустантина…
– У нас отсюда открыт путь хоть на запад, хоть на север. Вас же мы не будем пускать никуда. И даже если вы станете пробираться через Волгу и Булгарское царство, Волжский путь все равно выходит в мои северные владения. Даже Олег Вещий не имел такой власти над всеми путями, какую имею я, а это кое-что меняет для таких, как вы. Не ссорьтесь со мной. Мы свое мечом возьмем всегда, а вот ваше дело без мира… не дышит.
Никто из видевших его сейчас уже не подумал бы, что на Олегов престол уселся отрок. Невысокого роста и с простым лицом, Ингвар, однако, был полон внутренней силы; при взгляде на него всякий понял бы, что этот человек верит в себя, знает свою цель и не отступит. В такие мгновения Эльга любовалась им: эта сила и вера в себя делали его почти красивым, а вернее, были куда важнее красоты. Запрети Ингвар жидинам торговать – он потерял бы часть дохода, но рахдониты потеряли бы больше. В Киеве давно продавался и перепродавался полон – другие столь же крупные рабские рынки были лишь в Праге, Бьёрко и Хейдабьюре, за месяцы пути отсюда.
Рафаил переглянулся со своим товарищем Симхой, потом с киевскими жидинами. Те принялись горячо шептаться. Ингвар спокойно ждал, попивая мед, когда братина снова до него доходила. У Мистины тоже вид был вполне невозмутимый. Эльга старалась прикинуться, будто думает о другом, но в тишине, разбавляемой легким гулом голосов, слышала только свое громко стучащее сердце.
Она знала, до чего додумался Ингвар той ночью и что потом обсуждал с Мистиной и кое-кем из воевод. От решения, которое жидины примут сейчас, зависела удача руси на год вперед.
– Однако близится зима, путь по Греческому морю уже представляет опасность… – начал Рафаил.
– Вот поэтому я и сказал: будущей весной. К тому времени у меня будет больше товара: ведь этой зимой я соберу новую дань.
– Но будущей весной меня не будет в Киеве!
– Поэтому мы хотим предложить наши услуги, уважаемый Рафаил, – вступил в беседу Гостята Кавар, одновременно кланяясь Ингвару и Эльге. – Мы понимаем, что ты не можешь отложить твои дела и задержаться в Киеве до весны, но мы могли бы сами, получив от тебя должным образом составленную грамоту, отвезти русские товары в Самкрай. Мы не хотели бы обременять тебя нашими делами сверх необходимого, но также мы стремимся доказать нашу дружбу князю и уладить этот раздор…
– Тогда так! – Ингвар хлопнул ладонью по подлокотнику. – Ты, Рафаил, пиши грамоту, будто товар твой и они – твои доверенные люди. И можешь ехать своей дорогой. Вы будущим летом с той грамотой продадите мой товар в Самкрае. Тогда мы вам ваш долг с лихвой прощаем. Заключаем уговор, я вам ваших баб возвращаю, оставляю девок. Отцы девок едут с товаром. Их верну, когда вы с деньгами приедете. Ну, если все хорошо пройдет, подкину еще шеляг-другой для утешения. Любо?
Рафаил кивнул с довольным видом: от него требовалось лишь составить грамоту, но даже пошлины уплачивать придется не ему, а продавцам чужого товара. Киевские жидины огорчились, ибо Гостята, Ханука и отцы еще двух девушек могли получить их назад лишь почти через год. Но любые попытки предложить иные условия Ингвар отвергал легким качанием головы.
На этом дело не кончилось. Еще довольно долго обсуждали условия: что делать, если грядущая война русов и греков в Таврии помешает вовремя привезти деньги, кому жидины должны будут передать их, если с Ингваром случится какая беда, сколько оставить себе за беспокойство, если придется пересекать путь воюющих отрядов.
Наконец все было решено. Мистина от лица Ингвара поцеловал меч, потом приложился к нему лбом и обоими глазами поочередно, предавая свою жизнь и зрение во власть клинка; Рафаил и Гостята подняли руки и сказали: «Жив Господь!», призывая своего Бога в свидетели клятвы. Договор был заключен. Лица наконец прояснились и отразили удовлетворение; жидины откланялись и попросили разрешения удалиться.
И едва за ними закрылась дверь, Ингвар встал со своего места и подошел к Мистине. Не говоря ни слова, они разом врезали друг другу кулаками по плечу. Воеводы переглядывались и ухмылялись. Но все молчали, издавая разве что бессвязные восклицания: один намек на то, чего же они достигли на самом деле, мог погубить всю затею.
* * *
Вечером был пир – ближняя дружина и бояре отмечали удачный уговор с жидинами, позволявший обойти самкрайского тудуна. Толпящимся у ворот хазарам вывели восемь женщин, и над объятиями воссоединенных семей возносились к небесам ликующие крики и благословения. Четыре матери призывали бога, ибо четыре девушки остались у Эльги: Мерав, Шуламит, Емима и Рахаб. Пятнадцатилетняя Мерав была из них старшей. Эльга сожалела, что отдать пришлось молодых жен: от взрослых женщин больше пользы в хозяйстве, а этих, тринадцати-четырнадцатилетних, еще и учить придется. Но как заложницы они были дороже, и она смирилась. Вот пройдет все как надо, дадут боги удачи – и у нее будет хоть двадцать крепких работящих челядинок.
Как обычно, Эльга удалилась из гридницы раньше мужчин. Но когда пришел Ингвар, она еще не спала: ей хотелось поговорить с ним без чужих ушей.
– Неужели вы одурачили рахдонита? – прошептала она, забрав его кафтан.
