Михаил вышел на балкон, улицы с высоты выглядят огненными реками с плывущими то быстро, то медленно темными валунами, только красные огни сзади по бокам зловеще напоминают, что это созданные людьми опасные и быстрые механизмы, а мчащиеся рядом по встречной полосе ярко освещают перед собой дорогу, и без того жарко освещенную расставленными вдоль дороги светильниками на высоких столбах из неизвестного металла.
– А тебе за щепочку, – спросил он с балкона, – ничего не грозит?
Азазель ответил с победной небрежностью:
– Я и гору сдвину без всякого всплеска… Еще чашечку? Тогда ладно, сейчас полежу, помечтаю о светлом будущем, а потом двинемся ловить твоего суккуба.
– Он не мой, – буркнул Михаил.
– Теперь твой, – заверил Азазель. – Здесь так и говорят: «Не тронь его, он мой!»
– Ты слишком часто говоришь, – укорил Михаил, – как люди.
– Добавляй «презренные», – посоветовал Азазель. – У тебя так и слышится «презренные люди»… А ничего не напоминает твоему великолепному солдатскому интеллекту, что это им Творец отдал весь мир Асии, а не нам?…
– Мы и так живем в высшем мире, – напомнил Михаил высокомерно. – Не знаю, зачем Сатану понадобился этот мир.
Азазель протяжно зевнул, потер кулаками глаза.
– Что-то я устал… А ты не подумал, что Сатан мог знать больше, чем ты? Или догадываться?… Ладно, теперь это уже досужие вопросы. Собирайся, пожертвую заслуженным отдыхом. Перехватим суккуба, пока он третьего не осчастливил… Не скажу, что мне этого третьего жалко, пусть хоть три миллиарда загубит, но каждый раз это внешнее нарушение в человеческом мире, хоть и крохотное. Могут заметить неладное. Как сами люди, так и те, кто обязан присматривать за точным исполнением Великого Замысла. Пусть даже суккубы самые мелкие и ничтожные из демонов, но вредить людям нельзя. Они сами себе вредят вволю, это можно, это даже в каких-то рамках пользительно для прогресса, эволюции и самоочищения человеческого общества.
Михаил в нетерпении ждал, когда Азазель поднимется и снимет с вешалки короткую кожаную куртку.
– Не задавайся. Ты хоть и не самый мелкий, но и не самый крупный.
Азазель вздохнул.
– Михаил… Это в Брие все упорядочено, все на месте, как прибито гвоздями, красиво и четко, но Асия – вулкан в момент самого яростного выброса! Здесь все меняется с такой скоростью, не успеваешь «мама» сказать. И демоны здесь уже давно не те, какими ты их знал.
Лифт опустил их в подземный гараж, Михаил невольно назвал его поддомный и рассердился на свое стремление к правильности и порядку, что совсем не вписывается в этот хаотичный мир.
Азазель издали махнул рукой. Автомобиль выехал из ряда и, развернувшись, остановился перед ними. Когда оба подошли ближе, еще и с готовностью распахнул обе дверцы.
– Скоро и летать научу, – пообещал Азазель. – Как только апгрейды скачаю. Ну и заменю кое-что.
– Как это… летать? – спросил Михаил невольно. – Без крыльев?
– Так, – ответил Азазель, – как и бегать научили без лошадок.
Вечерний город, вершины которого охвачены красным золотом заходящего за край земли солнца, снова показался Михаилу пугающе громадным, великолепным и страшноватым.
В то же самое время начал чувствовать нечто вроде извращенного восторга перед чудовищным городом порока, где люди только развлекаются, играют, предаются чревоугодию, сластолюбию и всем прочим грехам, от которых предостерегали великие и малые пророки.
Пока ехали через город в неспешно двигающемся потоке автомобилей, солнце опустилось за край земли, вслед за ним погас и закат, но в темноту город погружаться не стал: вспыхнули многочисленные фонари вдоль дорог, мощные прожекторы осветили здания снизу, ярко и красочно загорелись огни многочисленных реклам, вывесок, плакатов.
Михаил мрачно вспомнил, что в те времена, когда ему пришлось как-то спускаться в этот мир, действовали законы, повелевающие под угрозой смертной казни с наступлением темноты гасить в домах все свечи и даже очаги.
Но этот ночной город не страшится пожаров, что от одного выкатившегося из печи уголька могут сгореть все дома и сараи со скотом, освещает себя сам, красиво и радостно.
– Какой праздник? – спросил он. Азазель повернул голову, в глазах недоумение, Михаил пояснил: – Что празднуют в городе?
Азазель повел плечами.
– Жизнь! А что еще стоит праздновать?
– Ты не понял…
– Это ты не понял, – ответил Азазель, Михаил поморщился, уловив покровительственную нотку. – Это будни. А на праздники здесь вообще такое…
– Какое?
– Всякое, – пояснил Азазель. – В Москве всегда праздник. А праздник – повод для обжорства, вина и женщин.
– Чистая совесть, – отрезал Михаил сурово, – вот постоянный праздник!
– Я в тебя скоро влюблюсь, – сказал Азазель растроганно. – Вишь, скупая мужская слеза прошибла, щас лопну…
Через дорогу на ту сторону улицы перебежало что-то лохматое и на четырех ногах. Михаил даже рассмотреть не успел, но Азазель резко тормознул и подал в сторону, едва не врезавшись в бордюр с заборчиком сверху, но вывернул руль, заорав в раздражении:
– Ну какого хрена они прут в город?… Все равно повяжут и отвезут обратно! Что у них за спорт такой?
Михаил в некотором обалдении слушал, как он еще проклинает дурную козу, что сослепу забрела чуть ли не в самый центр города, наконец оглянулся на дорогу, освещенную фарами идущих следом автомобилей.
– А почему, – сказал Михаил в непонимании, – почему… вон она побежала дальше… почему за ней не охотятся?… Дикая же…
Азазель огрызнулся.
– А вот такие теперь порочные люди! Твои праведники сразу бы убили, содрали шкуру и распластали на мясо, верно? А здешние оберегают, сюсюкают, а если где какая поранит сдуру ножку, перевязывают, лечат… Даже волков лечат!
– Поверить не могу, – проговорил Михаил, – врешь, да?… Нет, вижу по лицу, не врешь… Что с людьми стало?
– Еще не то увидишь, – пообещал Азазель. – Зверушек подбираем и кормим, они такие жалобные, зато сами режем друг друга с превеликим удовольствием. И вообще убиваем друг друга так, что смотреть любо-дорого!
Михаил дернулся от такого неожиданного перехода.
– Даже с удовольствием?
– Мир бедности и лишений остался позади, – сообщил Азазель довольно с некоторым вызовом, сути которого Михаил не понял. – Теперь все живут богато. В сравнении с прошлыми веками! И войны теперь вовсе не от безысходности бытия и отчаяния перед голодом и бедностью.
– А почему?
Азазель пожал плечами.
– Причин масса, и с каждым днем все больше. Например, идет сопротивление насильственному окультуриванию и очеловечиванию. Такие вот благородные, как вот ты, решили людей окультурить ускоренными методами. Насильственно!.. Ну, с сухим законом провалились, но вот с толерантностью и политкорректностью решили взять реванш и наперли сильнее, однако народы просто взбунтовались. Теперь люди отстаивают свое законное право быть зверьем с оружием в руках.
