– Думаешь, – буркнул он, – эта ловушка меня удержит?
– Михаил, – сказал Азазель с досадой. – Как же много тебе предстоит узнать…
– И знать не хочу, – отрезал Михаил. – Дольше, чем неделю, я здесь не проторчу. Да и то, если ты не соврал, ты же Азазель, для тебя врать и хитрить – радость и счастье.
Азазель включил зажигание, сразу же со всех четырех сторон зазвучала громкая музыка, автомобиль легко сдвинулся с места.
Азазель начал выруливать в сторону выхода из подземного зала, Михаил проговорил с великим раздражением:
– Да останови ты эту мерзкую музыку! Или вы, демоны, без нее жить не можете?
Азазель нехотя подвигал пальцем по экрану на панели авто. Там замелькали картинки, лица пестро одетых людей с музыкальными инструментами в руках, дьявольски омерзительными даже с виду, но отвратительно визгливые звуки стали тише, а потом оборвались вовсе.
– Думаешь, – сказал он покровительственно, – мы ее придумали?… Нет, это люди, все люди. Но интересная мысль, благочестивая музыка тоже не исчезла, хотя, честно говоря, и не развивается. Надо тебя будет завезти в какой-нибудь из храмов по дороге… Послушаешь органную, детский хор, хоралы… Ух ты, как этот гад нас подрезал!.. Люблю лихачей. Недолго живут, зато красиво.
– И в ад попадают первыми, – буркнул Михаил. – Как только по их вине гибнут люди. Или даже получают увечье.
– Это да, – согласился Азазель, – но люди любят лихость, хотя это от слова «лихо». Говорят еще «бедовый», хотя беда тоже все-таки плохо… но у людей – странные существа – это похвала.
Автомобиль пронесся по изогнутой дуге наверх, там выметнулся под открытое небо. Азазель быстро вырулил между высотных домов на дорогу, Михаил смотрел в окно с содроганием, по обе стороны отвратительно огромный город, страшный и пугающий, дома куда выше и чудовищнее, чем Вавилонская башня, царапают плоскими крышами низко ползущие тучи, все здания с прямыми стенами, что непонятно, как только выдерживают свою исполинскую тяжесть.
Небо неприятно темное, на востоке в зловещих тучах, солнце пытается пробиться то через одну, то через другую, не получается, только в щелях на короткое время прорывается золотой блеск, а затем снова за темным занавесом плывет светлый диск.
По невероятно высокому и длинному мосту проскочили на другую сторону реки, а дальше видны еще такие же мосты, похожие на римские акведуки, только намного выше, ажурнее, сотканные из неведомых материалов, увешанные гирляндами ярких светильников, крохотных, но дающих слепящий свет.
Азазель косился на него с некоторым удивлением.
– Ты что, всего этого не видел?
Михаил пробормотал:
– Видел, но издали не так отвратительно. Сверху смотришь, как на гниющее болото, но сам высоко и знаешь, что чист.
На той стороне реки дома еще выше, везде яркие и развратно одетые люди, а когда Азазель приостановился перед перекрестком, зачем-то кивнул на светильник с тремя круглыми окошками: красным, желтым и зеленым, к автомобилю подошли две смеющиеся женщины, молодые и хорошо одетые, от них пахнуло дорогими благовониями.
Одна наклонилась, крикнула задорно в окошко:
– Мальчики, айда с нами в клуб!
Михаил поспешно отодвинулся, женщина в изумлении вскинула брови, Азазель сказал поспешно:
– Девушки, мой друг чистый метросексуал… или асексуал? Да-да, асексуал!
Женщина заявила уверенно:
– Я любого асексуала и даже несексуала сделаю сексуалом! Разница только в затраченном времени.
– Я быстрее, – сказала авторитетно ее подруга. – Ты слишком по старинке, а я по науке. Парниша, пойдем, угощу тебя кофе. Плачу я, не беспокойся. Обожаю ребят, которые ломаются.
Вторая хихикнула:
– Это так возбуждает!
Сзади их автомобиля нетерпеливо бибикнуло, Азазель крикнул:
– Все-все, идем!
Автомобиль рванулся вперед, Михаил сказал с отвращением:
– Продажные женщины. Похоть, разврат, сластолюбие…
– Гм, – ответил Азазель, – вообще-то прав, но в одном ошибся.
– В чем?
– Мир изменился, – пояснил Азазель. – Ты не слышал о безусловном базовом доходе, верно? Продажных женщин не осталось. А эти сами могут заплатить. Любительницы съема на ночь. Кто-то ищет острых ощущений, кто-то мстит мужу, кто-то развлекается…
Михаил прошипел люто:
– Господи, почему не уничтожишь и этот город разврата, как Содом и Гоморру?…
Азазель хмыкнул.
– Пришлось бы устраивать новый потоп, таких городов тысячи. Если уж точно, то других, которых ты назвал бы праведными, вообще нет.
Михаил дернулся, посмотрел дикими глазами, но смолчал, лицо Азазеля такое, что да, говорит правду и только правду.
– Кто тот ангел, скажешь?
Азазель помедлил, пожал плечами.
– Видишь ли, он успел за это время преуспеть… Открыл собственный дом моды, под его патронажем выходят новые парфюмы, изготавливаются серьги, это он придумал и ввел в моду пирсинг для мужчин.
Михаил сказал с отвращением:
– Отвратительно!.. Демон, понимаю, но чтоб так светлый ангел?
– Не суди слишком строго, – сказал Азазель. – Основная масса ангелов – бессловесное стадо, как вон ты, но лучшие возмутились, когда Творец такой прекрасный мир решил отдать не нам, а человеку.
Михаил грозно сдвинул брови:
– Лучшие?
– С их точки зрения, – ответил Азазель уклончиво. – Всевышний счел, что мы, жители Брия, и так властелины светлого нематериального мира, а в мире из грубой материи хозяевами должны быть существа из нее же…
Михаил поморщился.
– Не начинай так издалека.
– Как скажешь, – согласился Азазель. – Так вот, одни стерпели и подчинились, как вот ты, весь из долга и чести, другие выступили против в открытую, как Сатан, за что ты, как опора режима, после долгой битвы низверг его в глубины ада…
– А третьи, – прервал Михаил, – как вон ты и двести ангелов, поддержавших тебя, спустились на гору Хермон и начали жить среди людей… Хочешь сказать, и сейчас такое возможно?
– Этот сбежавший из самого рая, представляешь, преуспевает, – сказал Азазель. – Мужчины всегда хотели нравиться женщинам, но помалкивали, а когда он сумел убедить, что для этого нужно одеваться красивее, прихорашиваться, прыскаться дорогими духами и выглядеть не суровыми бойцами, а этакими женственными…
– Дрянь, – сказал Михаил с отвращением. – Нужно побыстрее его в Брию.
– Говори, – посоветовал Азазель, – на небесный суд. Здесь Брию называют просто небесами.
Михаил все еще пребывал в невеселой задумчивости.
