Михаил послушно принялся разламывать коричневую тушку гуся руками, ожегся, посмотрел на хитрого Азазеля с укором.
– Будь серьезнее, – сказал он с раздражением. – Это не так важно, я долго здесь не пробуду, но уже второй раз слышу, что получили мое изображение с дорожных видеокамер. Там у них программы по распознаванию лиц, представляешь?
Он умолк, не представляя еще, что это такое, просто повторил механически, но Азазель понял, посмотрел с уважением.
– Да вот как-то… А ты?
– Не представляю, – ответил Михаил сердито, – но догадываюсь.
– И тебе ничего в вину не поставили?
– Нет.
– А что сказали?
– Предложили вернуться к сотрудничеству. Я вроде бы то ли торговал нелегальным оружием, то ли руководил какими-то незаконными отрядами.
Азазель подумал, старательно отделяя у гуся переднюю и заднюю культяпки, пожал плечами.
– Программы по распознаванию лиц… Вообще-то это хорошее дело. Ты ешь, ешь!.. Сейчас их ставят на входах в аэропорты, железнодорожные вокзалы и перед правительственными зданиями, но, как ты понимаешь… хотя чего это я, ты же ни хрена не понимаешь из того, что говорю разумное, доброе и вечное, хотя вечного вообще не бывает, а насчет разумного и доброго есть серьезные сомнения… В общем, скоро поставят на всех перекрестках, под контролем окажется уже всяк и даже каждый.
Михаил поморщился, но решил пропустить мимо ушей очередное оскорбление, Азазель всегда был саркастичен, тысячи лет среди людей не изменили, разве что добавили.
– А почему не поставят сейчас?
Азазель прожевал первый кусок, прислушался к ощущениям, только тогда ответил с полным довольства видом:
– Чтобы ты понял, пришлось бы сперва изучить теорию и практику товарно-денежных отношений. Хочешь? Хотя бы по Карлу Марксу.
– Не требуется, – ответил Михаил с надменностью.
– Мог бы и не спрашивать, – понимающе сказал Азазель, – вы ж благородные, а учиться мерзко и низко, это для извозчиков… В общем, видеоаппаратура не такая уж и дорогая, но софт… ему нужны огромные мощности для обработки, которых пока нет. Но с переходом на пятинанометровый процесс все упростится и удешевится… Понял? Да ладно, мог бы и не спрашивать, у тебя такое хорошее верноподданное лицо, исполненное всяческих добродетелей.
Михаил сказал настороженно:
– Значит, теперь эти, как ты говоришь, программы будут замечать нас всюду?
– Точно, – сказал Азазель с удовольствием. – Ты ешь, а то остывает быстро. Жрякать нужно горячим!
– А что можно сделать… чтобы не замечали?
Азазель расплылся в широчайшей улыбке, гоготнул довольно, облизнул губы, блестящие от горячего жира, что едва не стекает на подбородок.
– Великолепно!.. Замечательно!.. Ну просто праздник какой-то!.. Ты всего три дня здесь, а уже мыслишь, как преступник. И не какой-нибудь сопливенький ангелочек озаботился возможностью скрыться от праведных законов, а сам архангел, Глава и блюститель преступает границы, очерченные нашим Творцом!
Михаил сдвинул брови на переносице.
– Но-но, – сказал он строго, – не богохульствуй!.. Эти границы проложены людьми. А я знаю, что у людей нет вечных границ. Ни в чем. Уже увидел и даже убедился… Так что можно сделать?
Азазель сказал весело:
– Я рад, что ты в меня веришь.
Михаил рыкнул уже в грозном нетерпении:
– Ты же Азазель!
– Спасибо, – сказал Азазель. – Могу подсказать, но…
– Никаких отсрочек, – отрезал Михаил.
Азазель прожевал еще кус, Михаил ждал, все больше накаляясь, наконец Азазель вздохнул и развел руками с блестящими от сладкого жира пальцами.
– Знаешь, если вернусь не по своей воле в ад, то сам понимаешь… или нет?… да, не понимаешь, вижу по твоему честному лицу службиста… в общем, мне все равно, закроет ли Творец сюда путь всем-всем, в том числе и ангелам, даже самым безгрешным. Сегодня безгрешны, а завтра уже вроде тебя…
Михаил проигнорировал выпад, не сводя взгляда с Азазеля.
– Что-то хочешь сказать еще?
– Ты уже понял, – ответил Азазель мирно, – но не хочешь признаться даже себе. Потому и жуешь так, словно жабу, а не такого замечательного гуся. Сири, слышишь? На него пора обижаться!
Сири озадаченно промолчала, а Михаил буркнул:
– Ну-ну, скажи ты.
Азазель стал очень серьезным, даже жевать перестал, чуть наклонился вперед и посмотрел Михаилу в глаза.
– Тебе здесь без меня не обойтись. А если обойдешься, то будешь работать криво, косо и все завалишь. На самом же деле наши желания совпадают полностью, хотя и по разным мотивам. Полностью, понял?
Михаил буркнул:
– Это неправильно.
– А весь мир неправильный, – сообщил Азазель. Михаил гневно вскинулся, но Азазель поспешно уточнил: – Я не говорю, что Творец не смог сделать лучше. Напротив, План Его наверняка грандиозный, я не понимаю даже краешка, про тебя вообще молчим, как рыбой о стену.
– Какой рыбой?
– Да любой, ну лучше крупной, так смешнее. Ты же крупная величина?
– Поговори мне, – произнес Михаил мрачно.
– Да никто не понимает этого мира, – пояснил Азазель. – А кто говорит, что понимает, тот брешет, как собака православного священнослужителя деревенской епархии. Но эта неправильность, возможно, и является правильностью в какой-то его наиболее важной части. Или будет преодолена созданными им людьми для сотворения еще большей правильности.
Михаил хмуро смотрел, как он быстро и с огромным удовольствием ест, но посмотрел на свою тарелку, там уже почти одни кости, молодец, солдаты должны есть быстро.
– Неисповедимы пути Творца, – произнес он с достоинством.
Азазель нахально оскалил зубы, теперь блестят не только губы, но весь рот.
– Хороший ответ, – сказал он. – Сразу так спокойно-о-о-о… Он создал, он и отвечает, а мы существа маленькие и под его крылышком, как цыплята у курицы. Ладно, ты главное усек?
Михаил сказал недовольно:
– Главное, конечно, ты. Так?
– Наконец-то сообразил!
– Но все же, – уточнил Михаил, – что ты хочешь?
Азазель бросил последнюю кость на тарелку и, ухватив салфетку, тщательно вытер лицо, а потом Михаил терпеливо и с нарастающим раздражением ждал, пока тот вытирает руки, тщательно обрабатывая каждый палец, а потом обнаружил, что сладкий сок затек по руке почти до локтя, сперва слизнул, потом снова долго тер уже другой салфеткой.
Михаил терпеливо ждал, наконец Азазель откинулся на спинку кресла, руки положил на широкие мягкие подлокотники, лицо стало строгим.
