– Я уже несколько лет присматриваю за нею, – сказал мужчина. – Да, еще с детского сада.
Азазель поинтересовался медленно:
– И всякий раз… вот так?
Тот помедлил с ответом, указал взглядом на Михаила.
– Это ваш друг?
– Нет, – ответил Азазель, – какой он друг? Он вообще не имеет понятия о дружбе. Но он в курсе.
Мужчина вздохнул, в его голосе Михаил уловил отчаяние, но в то же время заметно, как изо всех сил старается держаться достойно:
– А что я мог сделать? Обращаться в полицию? Для них нужно, чтобы убийство или хотя бы увечье. Из-за детских слез и обид пальцем не шелохнут… В надзорные тоже не обратишься, кто мы такие?… Хотя да, пару раз обращались, так нам такое ответили…
Женщина сказала с болью:
– Но что мы могли?… Когда в детском саду ее били другие дети, мы старались их чем-то отвлечь… Когда такое же видели в школе, тоже пытались как могли… иногда получалось не совсем как мы хотели…
Азазель пожал плечами.
– Это пустяки. Подумаешь, пара сломанных ног, вывернутых рук, порванные связки, порезанный палец, царапины, кровоподтеки…
Она опустила голову.
– Мы поступали нехорошо, я знаю…
– Да, – согласился Азазель. – Очень нехорошо. Если, конечно, придерживаться сегодняшних законов.
– А вчерашних? – спросил мужчина. Михаил уловил в его тихом интеллигентном голосе слабую надежду.
– Это зависит, – ответил Азазель, – во-первых, от того, что имеем в виду под вчерашним. Вчерашние как вчерашние, или вчерашнее как вчерашнее вечное… Но мы не судьи…
Михаил, что молчал и только слушал, вдруг сказал в раздражении:
– Почему?
– Почему не судьи?… – переспросил Азазель. – Не знаю. Хотя ты, возможно… как бы где-то сбоку прав… или полуправ. Мы же как бы люди, а люди сами выбирают дороги, у них свобода воли… В смысле, у нас свобода воли. Можем быть хоть судьями, хоть не знаю кем. А что… я не понял, ты что-то хочешь промямлить?
Михаил пробормотал все в том же раздражении, еще сам не уверенный, на кого злится и надо ли вмешиваться:
– Нигде о девочке не заботились… только здесь.
– Мудрое наблюдение, – проговорил Азазель. – И как ты это сумел заметить?
– Потому, – сказал Михаил со злостью, – я даже не знаю, что правильно, а что неправильно. Потому что поступить правильно и по закону будет очень неправильно по заповедям…
– Отличная мысль! – восхитился Азазель. – Но все, что делаем, будет правильно или неправильно, смотря с какой кочки или колокольни смотреть. Ты хочешь, даю подсказку, взглянуть с необычной для тебя точки зрения… с точки зрения интересов ребенка?
Михаил буркнул:
– Да. Как бы. А так можно?
– Это мудро, – сказал Азазель вдруг очень серьезно. – Решай ты. Я молчу, я в сторонке.
Михаил сказал раздраженно:
– Ну да, как всегда. Азазель!
Хозяева вздрогнули и посмотрели на Азазеля, бледные настолько, что вот-вот оба упадут в обморок.
Азазель покачал головой.
– Нет уж, решай ты.
Михаил поднял карающий взгляд на хозяев дома, бледные и неподвижные ждут его решения, держась за руки, а женщина свободной рукой обнимает прижавшуюся к ней девочку.
– Говори, – сказал у него за спиной Азазель. – Я слова не скажу!
Михаил сделал усилие, никогда еще не приходилось ломать в себе нечто настолько сопротивляющееся, могучее, древнее, но с таким внутренним треском, словно переломил горный хребет о колено, сказал хриплым от напряжения голосом:
– Девочку соизволяем взять вам… Нет, не разрешаем, а передаем!.. Но на время!
– До ее совершеннолетия, – уточнил Азазель, выручая Михаила, что, борясь с собой, уже готов был взять свои слова обратно. – А затем сама будет решать, остаться в родительском доме… вашем родительском доме!.. или же выпорхнуть в мир.
Михаил все еще давил в себе нечто, наконец сказал с угрозой:
– Вы уже поняли, что мы не из комитета по удочерениям, верно?… Так вот, если и для вас девочка станет помехой, как у прежних родителей, то никаких судов и разбирательств не будет. Вы просто исчезните, превратитесь в смрадный дымок, что тут же развеется. А теперь возвращайтесь в дом, пока мы не передумали!
Глава 12
Азазель на обратном пути выглядел непривычно задумчивым, хмурился, черные как уголья глаза поблескивают то мрачно, то весело, автомобиль ведет по левой полосе достаточно быстро, но не лихачит, даже подает вправо, если кто-то из особо нетерпеливых сигналит сзади, требуя пропустить вперед.
Михаил наконец сказал со вздохом:
– Скребет что-то внутри… Мы же поступили неправильно, не по закону! Хотя для тебя это привычно, но почему так сделал я? Неужто из скверной человеческой жалости?
Азазель бросил на него взгляд искоса.
– Успокойся, ты поступил точно по закону Творца. Тот велел плодиться и размножаться, это единственный закон, который дал человеку напрямую, а все остальные приносили либо ангелы, либо пророки. Так что самое главное, как уже ты понял… а если не понял, что вернее, то вот стучу молотом по твоей крепкой голове: самое главное – дети, их благополучие! Иначе род людской прервется, а это крах Божьего Замысла.
Михаил пробормотал с неуверенностью в голосе:
– Здесь все намного сложнее и запутаннее. Почему так сложно? Мне так тревожно… И с каждым днем все тревожнее.
– Но разобраться можно, – заверил Азазель. – Нужно только в любом деле сразу смотреть в корень. Если понять, увидеть, нащупать и ухватить, то сразу все становится почти ясным, хотя и не то, что ожидал понять и узреть.
– Ага, – буркнул Михаил, – вот так сразу. Если!.. А как насчет того, что она детеныш других родителей?… Те же могут забрать?
– Могут, – подтвердил Азазель, – если захотят. Но захотят вряд ли. Это же помеха в доме, где постоянные гулянки и пьянки! Мелкая помеха, но все-таки…
– Значит, с нею все будет хорошо? Она останется у этих…
– Да, – подтвердил Азазель. – Вообще-то не делается так, как ты почему-то решил, повинуясь зову глупого человеческого сердца и не догадываясь, что в этом теле есть еще и разум. На самом деле сперва нужно пройти массу комитетов, комиссий, инстанций, чтобы мать лишить материнства, а опеку передать кому-то… а потом еще и на удочерение…
Михаил сказал мрачно:
– И что ты предлагаешь? Если те негодяи восхотят вернуть себе ребенка, им нельзя мешать?
Азазель сказал покровительственно:
– Какие негодяи, таких треть населения!.. У них есть даже права избирателей, представляешь такую дурь? Каждый гребет к себе, только курица от себя. Да еще эти нынешние свободы личности… Но, к счастью, я человек открытый, коммуникабельный и у меня везде концы. Подергаю нужные, все будет путем. Думаю, удастся даже оформить удочерение. Все законно, не боись!.. Законы здесь в целом все же хорошие, как бы даже по заповедям, только кривые, а еще и само исполнение хреновее не бывает.
