– Но все-таки и закон на стороне этой девочки?
– Точно, – подтвердил Азазель. – Заповедь – точно. А законы, что есть истолкования и пояснения заповедей, иногда только путают. Но ты же орел, не стал вникать в хитросплетение подзаконных актов! Поступил прямо и по-солдатски.
Михаил бросил на него косой взгляд, но Азазель, похоже, впервые не съехидничал насчет меднолобости а вроде бы даже похвалил, хотя, как всегда, с вывертом и по-своему.
Автомобиль метнулся вправо, переходя с полосы на полосу, на крутом вираже лихо и с визгом тормозов влетел на изогнутую эстакаду. Михаил с понятным беспокойством смотрел на проносящийся совсем рядом небольшой заборчик, отгораживающий от падения с большой высоты.
Виадук для автомобилей завершил полный поворот, автомобиль выметнулся снова на широкое шоссе, уже другое, помчался еще быстрее.
Азазель косо взглянул на все еще злого Михаила. В черных глазах блеснуло странное веселье.
– Михаил, – произнес он медленно, – если честно, я ну никак не ожидал… Надеялся, но не ожидал. Вообще-то был почти уверен, что провалишь этот тест…
Михаил насторожился.
– Тест? Что за тест?
– Да это так говорится, – ответил Азазель уже беспечно, – людская речь нарочито неточная, это придает и красоту, и двусмысленность, и даже некое очарование. Перекусим по дороге?
– Не издохнешь до дома.
– Ладно-ладно, – сказал Азазель, – только заправимся по дороге. В баке примерно столько же бензина, как и топлива в моем желудке.
Михаил остался в машине, когда Азазель вышел и разговаривал с обслуживающими на заправке, видел, как указывает на колесо, жестикулирует, его слушают, кивают, наконец с одним из рабочих хлопнули по рукам, Азазель заулыбался и пошел к обязательной у каждой заправки кафешке.
Ждать пришлось недолго, Азазель вышел с массивным свертком в руке, в другой держа, покачивая на ходу в такт шагам, словно взвешивая, огромный бутерброд.
Довольный и сияющий, откусил на ходу и проглотил почти сразу, не разжевывая, как голодный волк, а когда открыл дверь, сразу сунул сверток Михаилу.
– Осторожнее, там два стакана кофе. Я велел накрыть, чтобы не остыли. Люблю погорячее, если ты понимаешь, о чем я… Да ладно, не понимаешь, вижу.
Михаил достал из свертка высокие пластиковые стаканы, один передал Азазелю, сам взял оттуда же стакан и бутерброд.
– Здесь готовят прекрасные блинчики, – сообщил Азазель, – хотел взять, но подумал, что моя Сири сама их обожает готовить!
– Даже обожает? – спросил Михаил.
Азазель кивнул.
– Она запрограммирована любить то, что люблю я. Понимаешь, эти демоны, которых создают люди, появляются абсолютно чистыми. К ним не нужно приноравливаться, с ними не нужно считаться! Они изначально устроены так, чтобы служить людям и делать их жизнь проще и легче…
Он говорил весело, с подъемом, Михаил слушал, стараясь погрузиться в этот причудливый мир и хоть чуточку понять. Азазель выглядит все таким же веселым и насмешливым, но и заботливым, однако не покидало странное, едва уловимое ощущение некой недоговоренности, словно в самом деле и сейчас поучаствовал в некой непонятной проверке.
Азазель перехватил его взгляд, когда Михаил посмотрел на часы, сказал с сочувствием:
– Подумаешь, через полчаса расстреляют!.. Или суд будет дольше? Вряд ли, ты же военный! У вас все по-честному: никаких адвокатов, военно-полевой, приговор немедленно и тут же исполняется, не отходя от кассы.
Михаил сказал с тоской:
– А тебе еще несколько часов до конца недели, которую я тебе дал, поддавшись твоим хитростям… Сволочь ты необыкновенная. Уже начинаю думать, что не случайно таскал меня везде, стараясь втравить во что-то, чтобы вот так вывернуться, как только что пойманная толстая рыба.
Азазель пробормотал в недоумении:
– Кто толстый? Это я толстый?
Михаил сказал с ожесточением:
– А что мешает мне вытащить огненный меч сейчас?
– А твое слово? – спросил Азазель без всякого испуга. – Потерять честь вот так просто?… Ты на это не пойдешь.
Михаил тяжело вздохнул.
– Кто теряет честь, тот уже ничего больше потерять не может.
Он умолк и не проронил ни слова за дорогу. Так же молча оставили автомобиль в подземном гараже и поднялись на лифте в квартиру Азазеля.
Сири, ничего не спрашивая, включила гриль, через стеклянную дверцу Михаил увидел, как на вертеле медленно поворачивается тушка крупной птицы.
Кофемолка затрещала размалываемыми зернами, а в нагрудном кармашке Михаила дернулся и пикнул смартфон. Он осторожно вытащил двумя пальцами, на экране появилось улыбающееся лицо Синильды.
– Я уже еду, – сообщила она, не дав ему раскрыть рот. – Минут двадцать, ну двадцать пять, и буду у вас!..
– Да, – ответил он потерянно, – да… как же я по тебе соскучился…
И опять не успел сказать самое важное, она отключилась, Азазель крикнул с кухни:
– Женщинам на дороге говорить нельзя! Пока рули не исчезнут.
– Как исчезнут? – спросил Михаил.
– Да так, – ответил Азазель. – Как и ты.
Михаил сказал с тоской:
– Помолчал бы. Неужели в тебе совсем нет уважения?
Он все не отрывал взгляда от стрелок часов. Азазель тоже поглядывал, он первый начал улыбаться, в то время как Михаил становился все озабоченнее.
– Ладно, – сказал Азазель великодушно, – хватит. Тебе не кажется, что я Творца знаю лучше, чем ты?… Хотя ты и терся у Его престола все эти тысячелетия, позолоту напрочь ободрал, а хвостом так и себе бока пооббивал!
Михаил бросил тревожный взгляд на часы, повернулся к Азазелю.
– Что тебе известно такого, – потребовал он, – что неизвестно мне?
– Император Траян, – поинтересовался Азазель, – который Ульпий Невра, был до Христа или после?
– Не знаю, – отрезал Михаил, – а это важно?
– В какой-то мере, – сообщил Азазель. – Иисус, если ты о таком слышал, отдал свою жизнь за жизни всех людей на свете. Спас, как считается. Его в отсталых странах вообще называют Спасителем, а в одной особо отсталой в этом отношении даже воздвигли громадное уродливое строение и назвали храмом Христа Спасителя. Так вот именно со времен красивого и даже в чем-то картинного поступка Христа самопожертвование стало чем-то особенным… ну как вроде бы снимает все грехи и совершенные преступления, в том числе военные и даже участие в этнических чистках, что особенно важно. Хотя насчет чисток не уверен, я больше по локальным конфликтам, они романтичнее.
Михаил снова повернулся к часам, там минутная стрелка от роковой черты отошла по кругу на целых десять делений.
