Встав с дивана, Татьяна переключила канал. Но и там транслировали тот же балет.
– Подождем, – вздохнула она.
* * *
С востока на Землю медленно наползала тень. До входа «Восхода» в «мертвую зону» и прекращения с ним связи оставалось несколько минут.
– …Алмаз‑2, как слышишь меня? Прием! Алмаз‑2, прием! – не смолкал встревоженный голос Беляева. – Заря, связь с Алмазом‑2 не подтверждаю. Продолжаю вызывать…
Королев снова повернулся к Карпову. В эти минуты врач, следивший за состоянием космонавтов, являлся едва ли не главной фигурой на Командном пункте.
– Какие показатели у Алмаза‑2?
– Давление – сто пятьдесят пять на сто; пульс – сто пятьдесят; температура – тридцать восемь и пять.
– Значит, живой?
– Живой‑живой.
– Ну, какие у кого имеются варианты? – справился Сергей Павлович.
Первым на вопрос Главного отреагировал Раушенбах:
– Тут надо думать! На Земле ничего подобного не возникало. Даже близко ничего похожего не было!
– Мы давно не на Земле. И думать некогда. Что будем делать?..
* * *
До входа «Восхода» в «мертвую зону» оставалось чуть более пяти минут.
– Леша, запас кислорода на исходе! Леша, как меня понял? – не выпускал из рук микрофона Беляев.
Леонов покачивался рядом с кораблем и ничего не мог поделать. Ни‑че‑го. Скафандр прилично раздулся от возросшего внутреннего давления. Кисти рук полностью вышли из перчаток, стопы – из сапог. Он болтался внутри скафандра, как маленький яичный желток в объемной скорлупе, и даже не мог ухватиться за фал, не говоря уж о том, чтобы сгруппироваться и управляемо подвести тело к люку шлюза.
Это было преддверием очередной нештатной ситуации. На Земле во время тренировок на борту самолета‑лаборатории ничего похожего не происходило.
«В чем причина?! Почему скафандр так раздуло?!» – лихорадочно соображал Алексей.
Пытаясь совладать с накатывавшей паникой, он закрыл глаза и сосчитал до десяти. Сердце в груди бешено колотилось, по лицу катились крупные капли пота…
«Понял! – внезапно догадался он о причине неувязки. – На нерасчетной высоте, куда по ошибке закинуло корабль, вакуум космического пространства оказался более разреженным, чем ожидалось. Специалисты предполагали, что скафандр может деформироваться, поэтому перед выходом я максимально затянул все ремни. Но этого оказалось мало – из‑за большей разницы между внутренним и внешним давлением все сегменты облачения угрожающе распухли».
Причину Алексей определил, но легче от этого не стало.
Вдруг он снова услышал Павла. Только теперь тот обращался не к нему, а взволованным голосом вызывал Командный пункт.
– Заря, я – Алмаз! Прошу разрешения на выход в шлюз. Герметичность скафандра проверил, к выходу готов…
* * *
– Сколько до «мертвой зоны»? – спросил Королев.
– До потери связи с Алмазами меньше пяти минут, – доложил один из офицеров.
Приняв решение, Главный решительно приказал:
– Успеваем. Товарищи, готовимся к выходу Алмаза!
– Сергей Павлович! – обернулся удивленный и не согласный с решением начальник отдела систем управления Особого конструкторского бюро № 1 Борис Черток. – Выход второго космонавта означает полную разгерметизацию корабля!
Феоктистов добавил:
– И возвращаться им придется самостоятельно – связи‑то к тому моменту не будет. Как они это сделают без нашего контроля?
– У вас есть другие варианты? Есть? У меня – нет.
– Но как поведет себя корабль после полной разгерметизации? – развел руками Черток. – Это известно одному Богу…
– Значит, начинайте молиться, – негромко ответил Королев.
– Сергей Павлович, – так же тихо заметил Раушенбах, – если мы ничего не предпримем, то погибнет один. А если вы отдадите приказ о разгерметизации – могут погибнуть оба.
Тот «одарил» его тяжелым взглядом и поднес к губам микрофон.
– Алмаз! Приготовиться к разгерметизации корабля!
– Вас понял, Заря! – ответил Беляев.
– Двухминутная готовность.
* * *
Внизу проплывало Охотское море.
Грудь от учащенного дыхания ходила ходуном, глаза заливал пот, внутренняя поверхность прозрачного «забрала» запотела, а температура тела подскочила до тридцати девяти градусов.
Внутри скафандра становилось жарковато. Светофильтр, защищавший лицо космонавта от ярких солнечных лучей, раскалился. Он здорово поглощал тепловое излучение, но конструкторы, зная об этом, почему‑то разместили его внутри шлема, а не снаружи. И теперь эта «печка» создавала Леонову дополнительное неудобство.
Сознание слегка затуманилось. Запас кислорода при таком учащенном дыхании мог закончиться намного раньше расчетного срока.
Советоваться с Землей времени не оставалось. Было ясное понимание: если сознание окончательно покинет, то в корабль и на Землю он уже никогда не вернется.
Помимо входа в шлюзовую камеру, Алексею необходимо было произвести еще две операции: поместить внутрь шлюза камеру и, смотав в бухту фал, забросить его туда же. Если этого не сделать – внешний люк не закроется.
Космонавт кое‑как приноровился наматывать кольца фала на левую руку. Таким образом он медленно притягивал себя к кораблю, одновременно готовя фал к загрузке в шлюз. Ни одного резкого движения. Ни одного рывка.
Словно сапер, пробиравшийся по минному полю, он с каждой секундой приближался к заветной цели.
Оставалось совсем немного…
* * *
– Сергей Павлович, если Беляев не справится, то результаты работы тысяч советских граждан останутся болтаться на орбите, – наклонившись, вполголоса произнес Каманин.
– Сейчас меня волнуют не тысячи, а двое, – резко ответил Королев.
Беляев к этому моменту успел надеть ранец и подсоединить к скафандру кислородную магистраль.
– Заря, я – Алмаз, готов к выходу в шлюз, – доложил он. – Жду команду.
Сотрудники Командного пункта нервно переглядывались в ожидании приказа Главного.
А тот вынужден был слушать опасливый шепот Каманина.
– …Мы не имеем права провалить космическую программу ради одного человека! Отменяйте команду, Сергей Павлович!
– Внимание! До входа в «мертвую зону» осталась минута, – оповестил один из офицеров.
Главный медлил. Да, был огромный шанс провалить всю миссию. Но и оставить на погибель Леонова он не мог.
