– Зачитайте показатели Алмаза‑2, – приказал он.
– Давление сто семьдесят на сто десять, пульс – сто шестьдесят пять, температура – тридцать девять!
– Живой, – кивнул Сергей Павлович. И прямо в лицо Каманину повторил: – Он живой, понял?!
* * *
Беспокойство Беляева нарастало с каждой секундой ожидания. Он был готов к разгерметизации корабля и к выходу в шлюзовую камеру. Оставалось лишь повернуть кран подачи в скафандр кислорода, выровнять давление в корабле и шлюзе и поставить тумблер управления крышкой люка на пульте в положение «открыто». Но команды почему‑то не поступало.
Находясь перед люком, он регулярно поглядывал на монитор. Вместо товарища на картинке по‑прежнему дергался фал.
– Заря, я – Алмаз. Повторяю: скафандр герметичен, я готов к выходу в шлюз. Жду вашего разрешения! – торопил он Командный пункт.
Но Земля молчала…
* * *
– Уверен, ты знаешь, что делаешь, – почти вплотную приблизился к Королеву Каманин.
Они давно были знакомы. На людях их общение всегда выглядело предельно вежливым и корректным, но наедине и в критических ситуациях они могли перейти на «ты» и поговорить на высоких тонах.
– Тридцать секунд до входа в «мертвую зону», – начал отсчет офицер. – Двадцать пять, двадцать, пятнадцать…
Королев зажал кнопку на микрофоне, готовясь отдать команду.
В этот момент прозвучал повторный доклад Беляева о готовности к разгерметизации:
– Заря, жду команды.
– Приступить к разгерметизации, – приказал Главный.
– Вот он! – вдруг крикнул дежуривший у мониторов Комарь. – Алмаз‑2 возле шлюза!
На всех мониторах, подключенных к внешней камере «Восхода‑2», действительно мелькнул белый скафандр Леонова. На Командном пункте снова стало шумно – люди вскакивали со своих мест, обнимались и восторженно аплодировали.
* * *
Обматывая фал вокруг предплечья левой руки, Алексей кое‑как подобрался к внешнему люку шлюза.
К этому моменту он провел в открытом космосе около двенадцати минут, то приближаясь, то отдаляясь от корабля, делая снимки и выполняя несложные медицинские эксперименты. Все это время внутри скафандра автоматика поддерживала «комнатную» температуру, а его наружная поверхность разогревалась на солнце до плюс шестидесяти и охлаждалась в тени до минус ста градусов. И если с температурой внутри, не считая нагретого светофильтра, был относительный порядок, то возросшее давление не давало Леонову покоя и возможности нормально работать. Нужно было срочно решать эту проблему.
Беляев также заметил появление товарища на мониторе.
– Заря, подтверждаю: Алмаз‑2 рядом со шлюзом! – радостно доложил он.
* * *
Доклад ошеломил и одновременно обрадовал Главного. Схватив микрофон, он прокричал:
– Алмаз‑2, твою за ногу, – бегом домой!!
Однако ответа или «квитанции» на свою команду он не услышал – связь с кораблем прервалась.
– «Восход‑2» вошел в «мертвую зону», – отрапортовал офицер, запуская секундомер.
Королев в раздражении отбросил микрофон. Впереди ждал длительный период неизвестности…
* * *
Тяжело дыша, Леонов обнимал руками внешний люк. Ухватиться за спасительную скобу возможности не было – не позволял увеличившийся в размерах скафандр и болтавшаяся перчатка. Руки попросту не работали. Поэтому удерживался как мог – всем предплечьем одной руки.
– Я здесь, Паша, – слегка отдышавшись, сказал он.
– Что случилось? – взволнованно спросил тот.
– Скафандр раздуло. Жесткий стал – не согнуть ни рук, ни ног, ни пальцев.
– Почему молчал?
– Не хотел создавать суету и панику.
– Понятно. Ладно…
– Сколько у меня осталось кислорода? – спросил Алексей.
Беляев посмотрел на прибор.
– Впритык, Леша. Поторопись.
– Я бы рад, Паша. Не получается.
– Леша, совсем времени нет. Бери камеру и быстро в корабль!
– Сейчас, Паша, сейчас…
Проплывавшая внизу поверхность Земли почти полностью ушла в тень. Прямо под кораблем космонавт едва различил восточную окраину страны: Камчатский полуостров, Чукотку…
Чуть подтянувшись вверх, он попытался осторожно отсоединить непослушными руками камеру.
– Давай‑давай‑давай. Молодец, – подбадривал товарищ.
Отделавшись от камеры, Леонов толкнул ее внутрь шлюза и сразу же ухватился освободившейся рукой за скобу. Теперь предстояло залезть в шлюз самому. И эта задача представлялась куда более сложной.
– Давай, Леша, пробуй. По‑другому никак.
Первым делом Леонов решил на свой страх и риск – не докладывая на Землю – сбросить давление в скафандре до 0,27 атмосферы. Иначе он попросту не совладал бы с раздувшейся «одежкой» и не влез бы в шлюз.
Уменьшив давление вдвое, космонавт почувствовал облегчение: скафандр обмяк, слегка уменьшился в размерах. Дышать стало немного труднее, а двигаться и управлять телом – проще. Теперь настало время засунуть себя в шлюз.
Передвигаться, используя страховочный фал, приходилось как по канату на уроке физкультуры. Алексей предпринял одну попытку, другую, третью… И каждый раз подходил к люку шлюза головой вперед, тогда как по инструкции следовало входить в камеру ногами.
Темнота уже подступала к кораблю. Внизу уже виднелась северо‑западная часть Атлантического океана.
– Да чтоб тебя! – выругался Леонов, в очередной раз тюкнувшись шлемом в металлический обод люка.
– Пробуй, пробуй! Других вариантов нет, – торопил Беляев. – Соберись, Леша!
– Я же говорю: скафандр – дерево, – оправдывался тот. – Зацепился. Получилось…
Вероятно, специалистам на Земле было сложно представить и точно просчитать ситуацию, когда космонавту необходимо вернуться в шлюз в раздутом неподатливом скафандре. Да еще ногами вперед. Одним словом, в космосе завершающий этап выхода пошел совсем не так, как происходило на тренировках.
Когда Алексей, отделавшись от фотокамеры, схватился руками за скобу, ступни его ног оказались много ниже обреза люка. Чтобы войти в шлюз ногами – как требовала инструкция – ему нужно было согнуть тело в пояснице и коленных суставах. Ставший упругим скафандр сделать этого не позволял.
«Ну почему бы не сделать вместо низкой скобы специальный поручень, ну, хотя бы надувной или приставной?!» – сердился на разработчиков Леонов, раз за разом не попадая ногами в люк.
