Наконец мы подъехали к поселку, прогрохотали на выложенном ракушками асфальте, пронеслись мимо спящих окон с ужасающим шумом и остановились у моего дома. Горели окна на первом этаже — наверное, родители нас ждали, Лена еще не приехала.
— Ты совсем замерзла, — сказал Жора.
— Ты в одной футболке, а я намочила твою куртку, — огорчилась я.
— Мне не холодно, правда, даже жарко. Иди скорее, ты простудишься, — его улыбка была такая мягкая, словно это вовсе не мой угрюмый сосед по парте.
Его глаза сияли от отражавшихся в них окон, это было так красиво, что я замерла, стараясь запомнить мельчайшую деталь, чтобы потом нарисовать это, обязательно в графике, цвет будет только мешать этому блеску глаз, белизне зубов и сверканию звезд… Вдруг Жора наклонился, прижав горячие ладони к моей мокрой спине, и поцеловал меня — по-настоящему, не так, как два дня назад, на выставке. На долю секунды я просто почувствовала удивление, а потом мир исчез, были только прикосновение его губ, волос и ветра…
— Жора, нет, — вдруг опомнилась я.
— Не бойся меня, — с обидой сказал он, не убирая горячих рук с моей спины.
— Не в этом дело…
— Ты не доверяешь мне?
— Я доверяю тебе больше всех на свете, — сказала я чистую правду, — иначе бы не поехала с тобой. Ты так много сделал для меня сегодня, ты настоящий друг.
— Друг? Марина, я люблю тебя, — он сказал это медленно и растерянно.
Сердце у меня подпрыгнуло, я готова была просто растечься лужицей по асфальту…
— Жора, ты мне очень нравишься, правда, но…
— Но? — он повторил громче, уязвленный в самое сердце. — Но?!
— У меня есть парень.
— У тебя? Кто?! — он почти крикнул это.
— В моем городе. Я переписываюсь с ним по Интернету.
— Что? — его лицо было открытым и растерянным. Мне было больно видеть его таким. Клянусь, в эту секунду я даже пожалела о том, что Миша был в моей жизни. Он казался таким нереальным, в то время как передо мной стоял живой человек, которого я ранила в самую душу. Это было невыносимо.
— Это невыносимо, — заплакала я, — ты мне нравишься…
— Так выбери одного из нас!
— Не могу! Он пишет мне такие письма. Огромные, романтичные, он говорит, что умрет без меня.
— Огромные письма? Странный парень.
— Даже стихи, едва ли не каждый день…
— Ты уехала больше трех месяцев назад, и он по прежнему пишет тебе огромные романтичные письма со стихами? Кому ты морочишь голову?
— Что? — от удивления у меня даже слезы высохли.
— Это непохоже на парней, какие-то девчачьи грезы. Ты все это придумала!
— Нет!..
— Придумала только затем, чтобы морочить мне голову! — Жора был взбешен. — Ты сделала мне больно только из-за своих дурацких фантазий? Чего ты добиваешься? Не можешь прямо сказать?
— Жора, я говорю правду.
— Лучше бы я занялся твоей сестренкой. Она по крайней мере честна в своих чувствах.
— Ты думаешь, что нравишься Лене?
— Это она толкнула тебя, приревновав. Я вправил ей мозги, сказал, что если она подойдет к тебе еще раз, ей будет плохо, я приведу парней.
Жора казался таким жестоким, что у меня вновь возникло ощущение нереальности происходящего. Лена толкнула меня? «Жаба, чем ты лучше меня?!»…
— Я решил, что нашел девчонку, у которой за душой что-то есть. Но ты такая же истеричная дура. Скажи, ведь тебя подослал кто-то из учителей, чтобы ты уговорила меня принять участие в выставке?
— Откуда ты знаешь? — вырвалось у меня.
— Нетрудно догадаться. Прощай, кикимора. Куртку оставь себе на память — мне противно будет теперь носить ее. Она провоняла твоей ложью.
Мотоцикл у него не завелся, и Жора, ругаясь, покатил его в сторону своего дома. Я не стала ждать, пока он скроется, просто ушла.
Мама и дядя Сережа сидели за пустым плетеным столом друг напротив друга. Судя по всему, у них был важный разговор, который я прервала своим появлением. Они уставились на меня, словно я привидение.
— Что на тебе за куртка? Почему ты мокрая? Где Лена? — посыпались вопросы.
— Я упала в море. Куртку высушу и отдам. Лена едет на автобусе, меня привез Жора.
— Какой Жора? — удивился дядя Сережа.
— Наш сосед, — мама высыпала на стол аптечку, — ты его видел, он сосед Марины по парте.
— Это который игрушками торгует? Разве он учится в школе?
— Ну да, он ровесник Лены, чуть постарше Марины, тебя ввел в заблуждение его рост, Марина, ну что ты стоишь, беги в комнату, переоденься, я принесу тебе «Фервекс».
А мне не хотелось снимать куртку…
Через несколько минут я уже лежала в кровати, дуя на горячее лекарство. Куртку я повесила возле окна, ветерок обдувал ее, а я ощущала запах кожи, и мне хотелось плакать.
— Я оставлю тебе градусник, утром померяешь температуру, — сказала мама, — если ночью почувствуешь себя плохо, не стесняйся, буди меня. Море холодное, да еще ехала на мотоцикле, со здоровьем не шутят.
— Мам, я знаю, что со мной все будет в порядке, — сказала я.
— Как ты можешь знать, девочке так опасно переохлаждаться… А теперь спи.
— Мама, когда Лена придет, мне с ней обязательно надо поговорить, передай ей, пусть зайдет, я буду ждать, это очень важно!
— Она должна скоро придти?
— Автобус всех развезет, и ее тоже, передай, ладно?
Мама вышла, а я дала себе волю — кусала уголок подушки и плакала, чтобы не расклеиться, когда я буду говорить Лене, что ей к Жоре горит зеленый свет, и чтобы больше она не толкала меня в воду каждый раз, когда у нее возникнут личные проблемы. Завтра я расскажу обо всем Анжеле, и она больше не будет убегать от меня…
Утром в понедельник, несмотря ни на что, у меня было отличное настроение. Будущее представлялось в радужных цветах. Вчера весь вечер я рисовала портрет Жоры, и это занятие доставило мне огромное удовольствие, которое, впрочем, немного омрачали воспоминания. У Лены здорово вытянулось лицо, когда я заговорила с ней о происшествии на причале. Когда я сказала, что у меня с Жорой ничего нет, она мне не поверила. Подошла к изголовью моей кровати и как будто случайно задела рукой куртку. Если бы она не отвергла мою дружбу с самого начала, я бы простила ей и то, что она толкнула меня, и то, что унижала со своими подружками. Но мне придется быть отныне настороже. Это горькая ирония, что мы живем в одном доме.
Брюки и водолазка были безнадежно испорчены, но мама и дядя Сережа не ругали меня, дали денег на новые вещи и на салон красоты и мне, и Лене. «Да, ей надо быть во всеоружии», — думала я горько. Я разбила сердце Жоре и сама своими руками отдала его «сестренке». Но почему мне так больно?
