— Все сдают.
— А я не все. — Бубон перевёл дыхание. — В общем, так и пиши. Ничего не знаю. Ничего не видел. Не видать тебе моих чистух. Никогда… А к Рубену я и с того света приду. И в глотку ему вцеплюсь. Потому что кореш — это святое. И козлом называть…
Платов посмотрел на него, и неожиданно этого хищного и мерзкого зверюгу стало жалко. Противоестественное чувство, учитывая биографию клиента. И всё-таки такие мгновения милосердия не дают оперу окончательно пасть в бездну тьмы, позволяют оставаться человеком.
— Ладно, не парься, — вздохнул Платов. — Не говорил он этого. И тебя не закладывал.
— Что? — огорошенно посмотрел на него Бубон. — А это что? — ткнул пальцем в сторону диктофона, как в ядовитого паука.
— Это? — Платов улыбнулся. — Один хороший мальчонка, артист, спародировал голос. Работа у него такая — пародист.
— Ах ты, сука легавая. — Бубон подался вперёд, пламя ярости вновь полыхнуло в глазах. — Ах ты…
— На место! — прикрикнул Платов, предупреждая движение клиента. — А то так охерачу — до суда не доживёшь.
Учитывая комплекцию оперативника, угроза была не шуточная. И в голосе зазвучал такой металл, что Бубон, несмотря на то что был, как и многие авторитеты, истериком и психопатом, из последних сил сдержался.
— Ну ты и падла. — Бубон обхватил голову татуированными ладонями. — Ну и падла.
— Был бы падла, ничего бы тебе не сказал… Ладно, душегуб, протокол подписывать будешь?
— Не буду я ничего. Отказ беру от показаний. Пятьдесят первую статью.
— Бери. Но я докажу тебе всё.
— Да доказывай. Всё равно сбегу. И клал я на все ваши доказательства.
— Дерзай, бродяга. — Платов сделал отметки в протоколе: от подписи отказался. И нажал кнопку вызова выводных.
* * *
Кононенко пригласил оперативников в антикварный магазин «Коллекция», который располагался в переулке около Арбата.
Он встретил гостей на пороге. Внутри всё сияло чистотой и новизной — видно было, что ещё не открылись.
— Чьи владения? — спросил Шведов.
— Мои, — самодовольно улыбнулся Кононенко. — И Миши Селецкого — это мой старый знакомый. Вложился в бизнес. Хочу наконец показать, что можно вести бизнес и не торговать подделками. Миша — парень ушлый, но честный.
Они прошли мимо двух девушек, расставлявших старинный хрусталь в витринах, и оказались в кабинете директора, в котором были хаотично расставлены несколько стульев красного дерева, старинный стол, фигурный буфет и холодильник.
Кононенко разлил по стопочкам коньяк «Курвуазье». Платов взял рюмку и сказал:
— Есть что отметить. Я разобрался с покушением на вас, Эдуард Алексеевич.
— Вот это новость! — изумился Кононенко. — Момент истины.
Звякнули рюмки. Коньяк отозвался волной тепла в теле. Крякнув, Платов полез в портфель и вытащил диктофон с записью беседы с Бубоном. По ходу оперативник разъяснял некоторые моменты.
Когда запись оборвалась, Кононенко изумлённо воскликнул:
— Это чего получается, меня Рубен Левицкий заказал? Этот рохля и слюнтяй?
— Он с Бубоном рос вместе. Между ними установилась какая-то крепкая связь. Они стали друзьями — интеллигент и бандит. Почему? Это загадка для психиатров.
— И Бубон счёл своим долгом поддерживать профессора по жизни, — произнёс Кононенко с некоторым пониманием.
— У каждого в жизни должен быть какой-то якорь. Ты волчара подлая, вокруг тебя одни скунсы и шакалы. Но всё-таки что-то в тебе должно остаться от человека. Хоть какие-то чувства, привязанности. Что-то доброе. Иначе человек самоуничтожается.
— Ну ты психолог, — покачал головой Шведов. — Тебе бы в неофрейдисты записаться — цены б не было.
— Вы совершенно правы, — кивнул Кононенко, который достаточно в жизни пообщался с такой категорией людей. — Принцип далеко не универсальный, поскольку много конченых негодяев, у которых в душе только темнота беспросветная. Но есть и такие, кто держится за соломинку.
— В общем, было всё так. Когда у Ирины начались проблемы с её мужем Андреем Граниным, она наплела своему любовнику Рубену про домашнего тирана, мечтающего сжить её со свету. Левицкий к тому времени был уже в полной психологической зависимости от этой подколодной змеюки. И принимал на веру всё, что она ему заливала. И принял отчаянное решение — любым способом избавить свою отраду от тирана. Тем временем Ирине стал тесен Нижний Новгород, она двинула в Питер. Гранин звонил блудной жене, обещал найти её в Северной Пальмире. Поскольку он сам был человеком с неустойчивой психикой, может, действительно угрожал прибить её — теперь уже не узнаешь. Хотя все слова у такого типа людей — лишь пустое сотрясение воздуха. Рубен всю эту Санта-Барбару принимал за чистую монету. И пожаловался Бубону на злодея, который обещает убить его любимую. Тот пообещал помочь.
— И братва бесплатно отработала? — удивился Кононенко.
— Вряд ли. Скорее всего, Рубену пришлось какие-то деньги заплатить. Так или иначе, исполнили дизайнера в лучших киллерских традициях. Ну а вновь ситуация, когда кого-то нужно стереть и забыть, возникла уже с вами. Левицкий рванул к Бубону со своей бедой — бандиты наехали, хотят бизнеса лишить. Бубон пообещал посодействовать. Навёл о вас справки. И понял, что на стрелку вас тащить и предъяву кидать бесполезно. У вас репутация мягкого, но по принципиальным вопросам совершенно неуступчивого человека. И тогда Бубон с Левицким решили вас валить.
— Вот же… — Кононенко не нашёл цензурных слов, чтобы выразить нахлынувшие на него чувства.
— Не знаю наверняка, но мне кажется, что Ирина была не в курсе художеств своего мужа. Это был его подарок, из тех, которые не принято афишировать. Достаточно, что ты его сделал, и пусть даже те, кому он предназначен, никогда не узнают об этом.
— Ты не психолог, Валера, — хмыкнул Шведов. — Ты поэт.
— А где Рубен взял деньги на это мероприятие? Мирзоев не стал бы работать бесплатно. А Бубон вовсе не похож на спонсора.
— Скорее всего, была у него какая-то нычка. Чёрный день, на который Рубен откладывал, пришёл.
— Просто потрясающе, — покачал головой Кононенко. — А что Рубен? Вы говорили с ним?
— С ним проделал тот же фокус, что и с Бубоном. Прокрутил фальсифицированную запись, где его друг детства якобы закладывал его.
— Какой результат?
— Самое смешное — примерно та же реакция. Мол, пусть он сука, но я никого сдавать не буду. Мол, это на его совести. А моя совесть чиста. И я ему всё прощаю.
— Похоже, они действительно психологически закольцованы друг на друге, — сказал Шведов. — Рецидивист и доцент… Получается, что, кроме этих записей, ничего нет? Колоться они не собираются. Доказухи нет.
