В крошечный холл перед палатой Александра уже никто из сотрудников не входил без предварительной связи по телефону. Охранник в этом холле играл с айфоном, зевал, иногда ходил к сестрам в ординаторскую, просил принести ему чаю с бутербродом. В этот день женщины не отпустили симпатичного парня, уговорили поесть у них как следует. Они принесли из дома настоящий обед и выпечку. «К нему все равно никто не войдет без разрешения», — сказали сестры. Охранник с удовольствием согласился.
Алена поднялась со своими мандаринами, тихонько вошла в холл, оглянулась по сторонам: не обнаружила ни охранника, ни персонала. Подняла руку, чтобы постучать. А потом передумала. Потянула дверь за ручку.
Она стояла, не дыша, на пороге и смотрела на эти невероятные упражнения. Александр стоял босиком, в одних плавках. Послеоперационные швы были совсем живыми, корсет чуть выше поясницы, там фиксировался имплант вместо поврежденных позвонков. Зубы крепко сжаты, глаза темные от напряжения, лоб мокрый. Алена услышала его хриплый вздох, реакцию на острый приступ боли. До кровати он дотянулся на руках и просто бросил на нее свое тело. Повернулся на спину, прикрыл глаза. Алене показалось, что он потерял сознание. Она хотела бежать за помощью, но Александр застонал, шевельнулся, а из шва на бедре хлынула алая кровь. Алена поступила на автомате. Не стала звать сестер, а сама рванулась к нему. По-детски, беспомощно, прикрыла ладонями открывшийся шов. Держала в руках пульсирующий источник его жизни. Потом посмотрела вверх и встретилась с напряженным, горячим и любовным синим лучом, опустилась бессильно на колени, спрятала лицо рядом с этой раной. В его теплом и зовущем паху. Там, где так сладко и безопасно женской любви.
— Здравствуй, моя дорогая, — сказал Александр. — Как ты прекрасна в этом кадре. Ты вся в моей крови. И это так символично. Ты и есть одна в моей крови, в моем сердце.
— Опять прогонишь? — встала Алена.
— Нет. Не смогу.
И треснул тонкий лед
Так и бывает. Неизбежность можно держать на дистанции, кажется, бесконечно долго. Эта дистанция соткана из самых жестоких мыслей, самых добрых чувств, лучших намерений. Она против разрушений и слишком резкой, катастрофической перемены. И люди стоят перед созданной ими крепостью, как на пороге сна, как на выходе из теплого убежища в ослепительно открытый, беспощадный мир. И тогда неотвратимость делает сама последний шаг. Она в мгновение рушит любую крепость, сметает сомнения, заваливает их обломками пути назад. Она оставляет лишь один путь. Верный он или нет — это уже не вопрос. Потому что исчезли варианты.
Все решилось в этой трудной любви троих в одну минуту. В больничной палате, где слились души, боль, кровь, жалость и страсть. Прощение и желание. Остались вина и нежность к тому, кого нет, но с этим уже ничего нельзя было поделать. Фоном союза двоих стала роковая неизбежность. С ней оказалось не под силу бороться даже сверхчеловеку Александру Кивилиди. Что тут говорить о нежной, исстрадавшейся Алене…
Через полгода судьбы всех действующих лиц этой яркой и трагичной истории изменились до неузнаваемости.
Суд приговорил Григория Зимина как заказчика преступлений к пятнадцати годам заключения. Исполнитель убийства Валентина Кривицкого Константин Фролов получил во Франции двадцать лет.
Организатор и технический руководитель всех преступлений Дмитрий Тренин получил восемнадцать лет строгого режима. Но Тренин проходил еще и по другому, поднятому из архива делу. В приюте матушки Катерины жила отобранная у матери девочка одиннадцати лет. Якобы из-за плохого содержания. Выяснилось, что отдел опеки действовал по указке Дмитрия. Маленькая балерина Ася. Однажды ее нашли в крошечном озерце мертвой. Объявили утонувшей. Ася проходила это озеро от берега до берега. Ей там везде было чуть выше колен. Девочка отлично плавала. Во время следствия по требованию матери провели эксгумацию. Было доказано, что Ася — жертва неоднократного сексуального насилия. В озеро ее положили уже мертвой. Тренин проходил как главный подозреваемый. Но тут-то все и оборвалось. Документы были изъяты, дело отправили в архив. И только сейчас все без особого труда восстановили. Дали свои материалы эксперты, заговорили свидетели. По этому делу, которое еще не скоро будет завершено, прокурор потребовал дать Тренину двадцать лет, а его подельнице Катерине Истоминой — тринадцать.
Остальные исполнители получили разные сроки в зависимости от степени и тяжести содеянного. Роли Дымова и Шукурова в деле мести семейству Кривицких была расценена как не криминальная. Что-то вроде творческого соучастия по неведению. Дымов вообще был выдан Кивилиди на поруки. Шукуров отделался большим штрафом. Осоцкий оказался фигурантом параллельного экономического расследования о финансировании фонда «Благость» и тайных «санаториев», отмывания денег, получения дохода, не связанного с профессиональной деятельностью, и ухода от налогов.
Эльвира Кривицкая не приняла варианта заочного участия в суде с помощью видеосвязи, чего добивались ее адвокаты. Она приезжала на заседания, отказывалась отвечать сидя. Стояла в черном платье, гордая и несчастная, как королева перед казнью. Мать надрывала сердце Алексея своим видом, совершенно больным, и страшными, до безумия откровенными признаниями. Эльвира впервые в жизни вывернула свою душу перед чужими и даже враждебными людьми. Она здесь убийца. И она, которой было так трудно поделиться чем-то сокровенным с самыми близкими людьми, почему-то почувствовала наконец свободу. Свободу от оков совести, высокомерия, страхов, в которых не признавалась и самой себе. Она так говорила об убитом доверии и рвущей душу ярости, о прерванном покое и коварной западне на пути сына и внуков, о том, как она понимает возмездие, что суровая женщина судья тревожно морщилась и опускала глаза. В этом было что-то самоубийственное, окончательное и непоправимое. И что-то такое, что может прятать любая женская душа, которую отбросили за ненадобностью в ее тающей упаковке — женском, некогда притягательном теле.
Обвинитель требовал сурового и реального наказания. Во время своей речи он попросил показать съемку, которая велась в «санатории». Похищенная Алена лежит на полу, а на ее груди стоит крупная нога человека в балахоне.
— Вот заключение экспертизы, — сказал прокурор. — В этой сцене женщина, которую адвокат характеризовал как исключительно несчастную и отчаявшуюся, а по жизни добрую и заботливую, — Эльвира Кривицкая. Эта женщина так унижает соперницу перед тем, как ту должны были убить по ее приказу. Она явно получает удовольствие от этой чудовищной ситуации. «Добрая» женщина, не правда ли? Мое мнение — это социально опасный преступник, склонный к жестокости и садизму.
Эльвира не слушала его слов. Она смотрела на монитор. Ей понравилась сцена. Да, вот так. Она босой ногой давит катастрофу своей жизни. Она владеет ситуацией, здесь все в ее власти. И она улыбнулась.
Адвокат без особого труда разрушал обвинения. Он пользовался доводами и расчетами Григория Зимина. Тот изучил показания Эльвиры, все пункты обвинения и, как обещал, сумел убедительно опровергнуть ее ведущую роль в умышленных преступлениях. Именно его приказы были найдены на видеозаписях, их подтверждали многочисленные свидетели и исполнители. Они даже отозвали свои первые показания о заказе убийства Алены. Лишь Рискин общался с Эльвирой непосредственно, остальных легко оказалось сбить. К концу процесса доказанными оставались два обвинения: соучастие и недоносительство. Суд приобщил к делу и очень серьезные медицинские документы с категорическим выводом консилиума: заключение может спровоцировать любые последствия, вплоть до летального.
