— Ох и кавардак! — привычно вздохнула Ирина на пороге Катиной квартиры. — Ты когда-нибудь убираешь?
— Некогда! — Катька заметалась по квартире.
— Переоденься, — шипела Ирина, — он тебя увидит в этой кофте и на пороге изнасилует! Брюки оставь, это правильно, свитер надень какой-нибудь с закрытым воротом. Помаду сотри, хотя нет, лучше оставь, она тебе не идет…
— Да? — Катерина на бегу притормозила у зеркала. — А мне нравится… И свитеров у меня никаких нет, ты же знаешь, я не люблю, когда горло давит.
— Просто три твоих подбородка ни в одном вороте не умещаются! Вот, примерь хотя бы этот.
Свитер оказался мал Катьке на два размера и так обтягивал ее телеса, что Ирина только за голову схватилась.
— Нет, уж лучше свою кофту оставь!
— Вон он идет! — Катерина в ужасе отшатнулась от окна. — Ой мамочки! Ирка, только ты пока где-нибудь посиди, а то он удивится и ничего не скажет. Я сама с ним поговорю!
— Думаешь, у тебя получится? Ладно, я в этот шкаф спрячусь. А ты, если что, кричи. Слово какое-нибудь секретное, вроде как условный сигнал.
— Ананас! — выпалила Катька. — Я буду кричать: «Ананас».
— Почему ананас? Ты даже сейчас ни о чем, кроме еды, думать не можешь?
— Слово красивое, — уперлась Катерина. — И простое, я его не забуду.
— Ладно, кричи что хочешь.
Не успела Ирина спрятаться в шкафу, как в дверь требовательно позвонили.
— Боже, это он! — Катька схватилась за голову. — Что делать?
— Шкаф закрыть! — прошипела Ирина. — Мне изнутри несподручно.
— Сейчас! — пискнула Катя, торопливо захлопнула дверцу шкафа и галопом понеслась к двери.
На пороге действительно стоял Ованес Степанович. Правда, определить это удалось не сразу, потому что он прятался за огромным букетом темно-красных роз.
— Какие розы! — Катерина зарделась. — Зачем вы, право, не стоило!..
— Как это не стоило? — воскликнул пылкий Ованес и протиснулся в прихожую. — Как я мог прийти к такой женщине без цветов? Двести поколений моих предков посмотрели бы на меня с презрением! Пусть эти розы лучше любых слов скажут о моих чувствах! Знаете ли вы, что на языке цветов означают темно-красные розы? Нет?
— Нет… — Катя медленно отступала перед надвигающимся Ованесом.
— Они означают пылкую страсть! — выпалил заокеанский ловелас, отрезая Кате путь к отступлению.
— Но Ованес Степанович! — воскликнула она, еще пытаясь увернуться. — Вы же знаете, что я замужем!
— Кого и когда это останавливало? — отмахнулся он. — Наша встреча — это судьба! Она была предначертана небом!
С этими словами он очень ловко загнал Катю в угол между статуей африканского бога плодородия и чучелом огромного нильского крокодила.
— Насчет неба — это вряд ли, — пропыхтела она, по-прежнему не теряя надежды вырваться на свободу.
Катя оглянулась на шкаф, где сидела Ирина, и неуверенно выкрикнула:
— Ананас!
«Спасать надо эту тетеху». — Ирина попробовала открыть дверцу шкафа.
Дверца не поддавалась.
Холодея от ужаса, она поняла, что Катька умудрилась запереть ее на задвижку снаружи.
— Ананас! — вопила Катя уже в полный голос, поскольку Ованес Степанович бросил букет на пол и освободившимися руками обхватил ее за талию. Талия у Катьки была, как бы это сказать, не совсем явная, так что Ованесу едва хватило рук.
— Ананас! — прохрипела полузадушенная Катерина.
— От авокадо слышу, — пробормотала Ирина, безуспешно пытаясь открыть дверь изнутри. — Вот ведь обормотка… Сама она не отобьется от этого армянского Ромео. Но как мне отсюда выбраться, хотела бы я знать?
Она просто потрясла дверцу, надеясь, что задвижка от сотрясения отъедет в сторону, но не тут-то было. Тогда ей пришло в голову просунуть в дверную щель какой-нибудь тонкий предмет и так отодвинуть злополучную задвижку.
В шкафу было темно, Ирина принялась на ощупь шарить вокруг, но в руки попадались только какие-то пыльные тряпки и старые Катины кисти.
Она выглянула в щелку, чтобы проверить, в каком состоянии ее подруга.
В эту минуту Ованес как раз прижал Катьку к африканскому богу и пытался сорвать с нее Валентинину кофту.
«Зря мы выбрали красную, — отстраненно подумала Ирина, — она точно подействовала на него как красная тряпка на быка. Хотя, думаю, цвет для него не главное».
— Ананас! — снова выкрикнула Катя, растерянно косясь на шкаф.
— Ананас? — удивился Ованес, не прекращая борьбы. — Если бы я знал, что вы любите ананасы, непременно принес бы парочку. В следующий раз обязательно принесу.
Катерина сражалась как лев. Точнее, как львица. Когда Ованес Степанович был как никогда близок к осуществлению своего преступного замысла, ей наконец удалось отломить какую-то часть африканского божества и как следует огреть распоясавшегося кавалера. На мгновение он утратил бдительность, и Катя сумела вывернуться из его объятий. Она бросилась прочь, но споткнулась о хвост нильского крокодила и растянулась поперек коридора.
Та самая часть африканского бога плодородия, которой она в пылу битвы так удачно огрела Ованеса, выпала у нее из рук и подкатилась к самому лицу. Катя увидела, какая именно это часть, и залилась краской. У африканского бога этот орган достигал просто фантастических размеров.
Тем временем заокеанский Ромео пришел в себя и бросился за беглянкой. Он уже почти настиг ее, когда входная дверь скрипнула и изумленный голос произнес:
— Что здесь происходит?
Науке неизвестно, успел ли Ованес испугаться, но точно известно, что он застыл и уставился на дверь. Одежда его пребывала в явном беспорядке. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты, шелковый галстук ручной работы сбит на сторону. Прядь, которую он обычно зачесывал на лысину, неприкаянно болталась где-то за ухом.
Катя оперлась о крокодилий хвост, села посреди коридора и уставилась на вошедших. Ее лицо пылало, как закат над прерией. Красная Валентинина кофта подчеркивала этот румянец. Кофта, кстати, тоже была наполовину расстегнута.
Катерина моргнула круглыми глазами и радостно воскликнула:
— Валек!
Действительно, на пороге стоял профессор Кряквин собственной персоной. Был он в запачканной больничной пижаме, на лице — следы копоти. В прихожей сразу же запахло дымом. За плечами профессора, как адъютанты или телохранители, шествовали двое.
В одном из них, крупном представительном мужчине средних лет, Катя узнала соседа мужа по больничной палате. Тот самый, с такой смешной фамилией, кажется, Хвостов… Нет, Хоботов.
Второй спутник профессора был пониже ростом и значительно моложе — плечистый крепыш лет тридцати с коротко остриженными светлыми волосами и кривым, неаккуратно зашитым шрамом на щеке.
