— Слышали, что вам мой племянник сказал? Имейте в виду, повторять он не будет…
В ту же секунду произошли некоторые неожиданные события. Один из бородачей с необыкновенной для его комплекции ловкостью перемахнул через прилавок, схватил Тимошу за шею и оттеснил его к стене. Тимоша взревел, как раненый медведь, высвободил руку с монтировкой и занес было ее для удара. Но бородач ткнул его куда-то в бок, и Тимоша беззвучно осел на пол.
Тем временем второй бородач тоже перебрался через прилавок, молниеносным ударом выбил из руки хозяина пистолет и заломил его руку за спину.
— Что же вы творите, паршивцы? — обиженным, но вовсе не испуганным голосом проговорил хозяин. — Вы что же беспредельничаете? Меня обижать нельзя, это для здоровья вредно. Я вас где угодно достану… а за Тимошу я вам отдельно заплачу!
— Не бойся, Вазелин, ничего твоему племяннику не сделается! — примирительно ответил бородач. — Полежит немного и оклемается. И тебе мы ничего не сделаем…
— А я и не боюсь! — раздраженно огрызнулся старик. — Я уже давно никого не боюсь! Это вам меня бояться надо! Вы мое имя знаете, значит, знаете, что связываться со мной опасно!
— Не кипятись, Вазелин! Мы же сказали, что хотим с тобой поговорить, а ты сразу в бутылку полез…
— Об чем же это вы говорить хотите?
— Ты два года назад сережки одни принял… простенькие такие… так вот, нам желательно знать, куда ты эти сережки сплавил, и где они сейчас находятся.
— Два года наза-ад! — протянул старик. — Да где ж мне такую давность упомнить? Я же за эти два года столько всякого рыжья принял — мама не горюй!
— А ты постарайся, дядя! — мягко проговорил бородач. — А то, при всем уважении, мы у тебя здесь такое устроим — за месяц не приберешься! И племяннику твоему пару костей переломаем, придется ему на костылях передвигаться… или, может, без переломов обойдемся — прижжем его утюгом…
— Откуда же вы вылезли, такие отморозки? — сокрушенно вздохнул хозяин.
— А это, дядя, не твоего ума дело! Ты лучше вспомни насчет сережек, и мы отсюда уйдем без скандала.
— Да что же за сережки-то?
— Тебе их Толик Хромой принес, он тогда на Николая Николаевича работал. Не припоминаешь?
— Ах, Толик… — старик задумался. — Было дело… а если я вспомню — вы нас с Тимошей оставите в покое?
— Оставим, оставим! — кивнул бородач. — Ты ведь старичок ядовитый, с тобой попусту ссориться ни к чему.
— Ну, хорошо… принес мне Толик те сережки. Очень просил купить — видно, деньги нужны были. А сережки… с виду-то они ничего из себя не представляли — простенькие да скромненькие, золота в них немного, и то белое, так что незнающий человек и за серебро его принять может. Да только у меня глаз наметанный, я всякого на своем веку повидал, сразу признал хорошую работу, еще дореволюционную. А на такие вещи покупатель всегда найдется. В общем, заплатил я этому Толику малую толику денег и отпустил его с миром…
— А сережки?
— А сережки продал одному любителю. Как я и думал, он их как увидел — глаза загорелись, сразу купил, не торгуясь.
— Что за любитель?
— Ну, ребятки… — затянул старик. — Разве ж можно своих покупателей сдавать таким, как вы? Вы же его зароете, а он мне живой нужен! Я ему часто товар сбываю…
— Ничего мы ему не сделаем! — отмахнулся бородач. — Поговорим только, как с тобой поговорили!
— Знаю я ваши разговоры… — вздохнул хозяин. — То с утюгом, то с паяльником…
— Ладно, дядя, кончай кота за хвост тянуть! Выкладывай, что за покупатель, как его найти — или мы и правда очень рассердимся! А тебе, дядя, это надо?
— Ох, какие крутые! — старик сверкнул глазами. — Ладно… звать его Иннокентий Михайлович, а найдете вы его в скверике возле Екатерины Великой…
— В Катькином садике, что ли?
— Во-во, он там по хорошей погоде в шахматы играет!
— Ладно, только смотри, дядя — если ты нас обманул, мы непременно к тебе вернемся, и тогда уж ты так легко не отделаешься! Ты уж нам, дядя, поверь!
— Возвращайтесь, возвращайтесь! — вполголоса проговорил старик, когда дверь его мастерской со скрипом закрылась за незваными гостями. — Я вам к следующему разу такую сердечную встречу подготовлю — мама не горюй!
В самом центре Петербурга, около Александринского театра, стоит памятник императрице Екатерине Великой. Государыня императрица красуется в окружении своих придворных и приближенных, взирая с высоты постамента на свою былую столицу. Вокруг этого памятника разбит сквер, который в городе называют Катькиным садиком. В этом сквере всегда многолюдно — старички кормят голубей, молодые мамаши катают коляски…
Но наиболее интересная часть здешних завсегдатаев — это заядлые шахматисты, которые в теплое время года оккупируют большую часть скамеек, разыгрывая бесконечные сицилийские, византийские и староиндийские партии.
Среди этих шахматистов попадаются люди самого разного возраста, от юных дарований, делающих первые шаги в благородной игре, до любителей, перешагнувших девятый десяток, попадаются люди самой разной квалификации — от начинающих до серьезных игроков, имеющих спортивные разряды и почетные звания.
Играют здесь и на интерес, и на деньги, причем иногда на очень большие. Рассказывают, что много лет назад сюда приходил сыграть пару партий на деньги знаменитый шахматист, чемпион, призер и победитель всего на свете, когда ему не хватало денег до зарплаты. Но, вполне возможно, что и врут.
Сейчас шахматная слава Катькиного садика немного потускнела, но все же и сегодня в садике иногда разыгрываются серьезные партии, собирающие десятки зрителей.
В этом-то садике солнечным майским днем появились два совершенно одинаковых человека — огромные, толстые, с густыми черными бородами и длинными волосатыми руками. Они были похожи на больших человекообразных обезьян — горилл или орангутангов. Здесь, в этом уютном сквере, среди молодых мамаш и пожилых шахматистов, эти двое выглядели неуместно, как уголовники на великосветском балу.
Обойдя скверик по периметру и внимательно оглядев шахматистов, орангутанги остановились возле скамьи, где над шахматной доской склонились респектабельный мужчина на вид лет шестидесяти, с благородной сединой, в сером твидовом пиджаке с жилетом, и подросток, почти ребенок, в коротенькой джинсовой курточке, с круглой, наивной веснушчатой физиономией и растрепанными, давно не стриженными рыжими волосами.
Игра, судя по всему, подходила к концу — на доске оставалось всего несколько фигур. За спинами у игроков стояли несколько болельщиков, вполголоса обсуждавших ситуацию.
Мальчик поправил рыжие вихры и передвинул черного ферзя:
— Вам шах, Иннокентий Михайлович!
— Шах? — Респектабельный господин почесал переносицу и переставил короля. — А мы вот так…
