— Так что вы от меня хотите, лейтенант Крошечкин? — со вздохом спросила Настя.
— Поговорить, — ответил он, — насчет убийства Евдокии Михайловны Цветковой.
— Но ведь по этому делу капитан Ненароков работает, — удивилась Настя.
— Мы в одной группе, он как раз меня к вам адресовал.
Вот как. Капитан, оказывается, так возгордился, что теперь сам с ней и разговаривать не хочет. Ну и ладно.
— Понимаете, — Крошечкин улыбнулся, от этого пронзительный взгляд его глаз стал вполне нормальным, — понимаете, выяснилось, что Евдокию Михайловну все же убили…
— Как так?
— Как выяснилось? Ну, с телом поработал судмедэксперт и выяснил, что прежде чем она упала с балкона, шея была уже сломана. Профессионал выяснит это без труда. Стало быть, имел место вовсе не несчастный случай, а убийство.
— Вот оно что… — пробормотала Настя.
Тогда все ясно. Капитану Ненарокову просто неудобно являться ей на глаза. Он-то вчера перед ней распинался, целую лекцию ей прочел, тетю Дусю чуть ли не маразматичкой представил, Настю дурой выставил, а оказалось, что она права. А какой мужчина такое потерпит? Нет такого мужчины…
— Мне нужно кое-какие вопросы вам задать, но вижу, что вы устали. А давайте я вас домой отвезу? — предложил Крошечкин. — По дороге и поговорим. Мне двадцати минут хватит.
Настя с благодарностью подумала, что и среди полицейских попадаются вежливые люди.
Его машина стояла не на стоянке, где обычно оставляли машины сотрудники театра, а за углом, в тихом переулке, так что пришлось еще пройти. Машина оказалась неказистая, как раз на таких ездят полицейские в сериалах.
Крошечкин предупредительно открыл перед ней дверцу, и Настя села в машину.
Полицейский захлопнул дверцу, и машина резко сорвалась с места.
— Так что вы можете сказать о покойной? Вы ведь ее хорошо знали, можно сказать, дружили с ней.
Настя хотел сказать, что дружила не она, а ее бабушка, но решила об этом промолчать.
— Я не могу себе представить, кто мог убить Евдокию Михайловну… — проговорила Настя, когда полицейский вырулил на проспект. — Ее все любили, у нее не было врагов.
— Вы понимаете, — протянул полицейский, скосив на нее глаза, — есть сотни мотивов для убийства, но большая часть из них сводится к материальной выгоде.
— Выгода? — переспросила Настя. — Но у нее ничего не было, никаких ценностей.
— Человек не всегда знает цену того, что у него есть! — наставительно произнес полицейский.
Что-то в его голосе смутило Настю. Она взглянула на него в зеркало заднего вида — и заметила в глазах лейтенанта какое-то странное выражение. Выражение удовлетворения, как у кота, подкараулившего мышь…
Машина свернула направо.
— Куда вы повернули? — спросила Настя. — К моему дому — в другую сторону.
— Там пробки, — ответил полицейский невозмутимо. — Мы их объедем и очень скоро будем на месте.
Тут ей пришло в голову, что он не спросил, куда нужно ехать. Стало быть, знает, где она живет. Ну, с его возможностями это нетрудно выяснить.
Настя снова взглянула в зеркало — но на этот раз взгляд молодого полицейского был совершенно невинным. Даже слишком невинным… подозрительно невинным для взрослого человека, повидавшего жизнь, да еще и сотрудника полиции. Честно так смотрит, открыто, дружелюбно, приветливо.
Насте очень нравилось работать в театре. Ей нравилось шить, нравилось работать с художником, нравилось смотреть спектакли и репетиции.
Работая в театре, Настя привыкла различать тончайшие оттенки и нюансы актерской игры, и со временем научилась отличать профессиональное притворство от искренности. Так вот, невинность этого взгляда была притворной.
— Куда мы едем? — повторила Настя. — Мы только удаляемся от моего дома!
— Я же сказал вам — там пробки! — повторил полицейский с легким раздражением. — Сейчас мы их объедем, и…
Вдруг он резко повернулся к Насте, нахмурился и недовольно проговорил:
— У вас ремень не застегнут!
Настя машинально проверила замок ремня безопасности. Он был застегнут.
— Здесь иногда замок заедает… — Полицейский потянулся к ней, чтобы проверить застежку — и вдруг в его руке появился шприц.
Настя отдернулась, попыталась оттолкнуть руку с одноразовым шприцем, но туго затянутый ремень помешал ей, а игла шприца уже воткнулась в руку.
Девушка почувствовала, как все ее тело наливается свинцовой тяжестью…
И провалилась в темноту.
Беспамятство было недолгим.
Настя почувствовала удар, голова ее резко дернулась, и она открыла глаза.
Над ней стоял тот же самый полицейский, к которому она села в машину. В глазах его на этот раз был холодный интерес, с каким энтомолог рассматривает редкое насекомое.
Руку он держал чуть на отлете — видимо, только что ударил Настю по лицу, чтобы вернуть ее в сознание.
— Что, пришла в себя? — проговорил он удовлетворенно. — Можешь говорить?
— Вы никакой не полицейский!.. — отозвалась Настя слабым, едва слышным голосом.
— Удивительно догадлива! — усмехнулся мужчина. — Что ж, значит, говорить можешь!
Настя попыталась пошевелиться — и с ужасом поняла, что тело ей не повинуется. Она не могла поднять ни руку, ни ногу, не могла шевельнуть даже пальцем.
Могла она только говорить — и то с трудом — и видеть.
Впрочем, то, что она видела, не доставляло ей никакого удовольствия. Она видела только фальшивого полицейского, и за его спиной — голые бетонные стены без окон.
А еще она заметила в руке у мужчины какую-то книгу в кожаном переплете, по виду очень старую.
— Кто вы такой? — спросила она шепотом.
Голоса не было, потому что горло пересохло. Было такое чувство, что его сильно натерли наждачной бумагой.
— Будешь говорить, когда я скажу! — бросил он сердито. — А пока не трать силы, они тебе понадобятся.
— Что вам от меня нужно? — продолжала Настя, несмотря на боль в горле.
Теперь вместо шепота получался хрип умирающего.
— Вопросы здесь буду задавать я! — рявкнул фальшивый лейтенант резким раздраженным голосом.
Теперь Настя не назвала бы его симпатичным. Взгляд был жесткий, глаза смотрели сурово. Вдобавок при разговоре он неприятно облизывал губы. И как она раньше не заметила? И как же она ему поверила и села в его машину? Вот дура-то…
Да, но он показал удостоверение. Ой, да, конечно, фальшивое. Крошечкин — нарочно забавную фамилию выбрал, детскую какую-то, чтобы в доверие войти! И подкараулил ее возле театра, а сам сделал вид, что только что вышел оттуда. Нет, ну просто удивительно, до чего она оказалась доверчивой!
