Когда на их фелюгу напали пираты, этот человек о чем-то с ними разговаривал, после чего пираты обыскали Анастасию Николаевну… не найдя ничего, они забрали его с собой.
И вот — он снова появился, теперь — постаревший, в форме немецких оккупационных войск…
— Значит, пираты вас не утопили… — проговорила Дуняша с сожалением.
— Что? Какие пираты? — переспросил человек в немецкой форме. — Ах, те, что напали на фелюгу… Как видите — я жив. А вот ваша хозяйка, насколько я слышал, умерла.
— Царствие ей небесное! — привычно проговорила Дуняша, перекрестившись.
— Вот об этом я и хотел с вами поговорить, — перебил Дуняшу старый знакомец.
— Что, неужели о царствии небесном? — переспросила Дуняша насмешливо.
— Не нужно меня злить! — оборвал ее гость. — Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю!
— Не имею ни малейшего представления!
— Не нужно испытывать мое терпение! — мужчина побагровел. — Если до сих пор я разговаривал с вами… с тобой… вежливо, это не значит, что так будет продолжаться бесконечно! Я имею достоверные сведения, что Анастасия Николаевна хранила огромные ценности, доверенные ей людьми, близкими ко двору. Именем немецкой оккупационной администрации я приказываю тебе передать все, что осталось от твоей хозяйки! Все ее ценности!
— Какие ценности? — переспросила его Дуняша. — Ваши друзья пираты в тот день — двадцать лет назад — тщательно обыскали Анастасию Николаевну и ничего не нашли. По одной простой причине — у нее ничего не было. И сами посудите — как она могла вывезти что-то ценное из Петрограда? Как она могла провезти это через охваченную войной и разрухой страну?
В дверях комнаты появилась Лиза. Она удивленно взглянула на незваного гостя, потом перевела взгляд на Дуняшу.
— Кто это? — спросила девочка. — Что нужно этому человеку? Чего он хочет?
— Не беспокойся, золотко, — проговорила Дуняша как могла спокойно, — этот господин скоро уйдет.
Мужчина внезапно успокоился. Лицо его окаменело, краска схлынула с него. Он позвал солдат, которые стояли у двери, и те перерыли весь дом. В продолжение обыска человек в немецкой форме не проронил ни слова, он сидел в кресле, внимательно следя за своими подчиненными. И Дуняша тоже молчала.
Так они и просидели друг напротив друга два часа.
Немцы, разумеется, ничего не нашли.
Наконец майор поднялся, взглянул на Дуняшу с ненавистью и проговорил:
— Не думай, что ты перехитрила меня! Веди меня на кладбище, покажи мне могилу своей хозяйки!
— Как вам будет угодно.
Дуняша поднялась, накинула на плечи черную шаль, которую носила после смерти хозяйки, и вышла из дома. Задержавшись на крыльце, она бросила мимолетный взгляд на кресло, в котором сидел майор все время обыска.
Именно там, в ножке этого кресла, она прятала то, что осталось от фермуара Анастасии Николаевны. Это была ее победа — пусть маленькая, но все же победа.
Придя на кладбище, Дуняша показала майору могилу покойной фрейлины. Майор отдал приказ — и немецкие солдаты привели к могиле сербов, работавших на кладбище. Сербы долго делали вид, что не понимают, чего хочет от них герр майор, и только когда солдаты направили на них автоматы, принялись копать.
Наконец они раскопали могилу, вытащили из нее гроб Анастасии Николаевны.
Почва на кладбище была сухая, каменистая, и гроб не был затронут гниением. Майор приказал открыть его.
Дуняша отвернулась, чтобы ничего не видеть. Не потому, что боялась того, что могла увидеть, — ей казалось неделикатным смотреть на останки покойной госпожи.
И тут она увидела, что вокруг, на некотором отдалении, стояли люди. Местные жители. Те, кого Дуняша изо дня в день встречала на улицах, те, с кем она сталкивалась в лавках и на рынке.
Они стояли и молча смотрели на нее и на человека в немецкой форме — и Дуняша почувствовала в их глазах поддержку и сочувствие. А человек в форме оккупантов побледнел и ссутулился от льющегося из этих глаз презрения.
Могильщики отказались вскрывать гроб, даже под угрозой расстрела.
Тогда майор отдал приказ — и дисциплинированные немецкие солдаты сами вскрыли его.
И ничего не нашли, кроме выбеленных временем костей.
Майор долго стоял над гробом и смотрел на останки женщины, которая даже из могилы сумела переиграть его. Наконец он отошел в сторону и махнул рукой.
Землекопы закрыли гроб крышкой, забили на прежнее место гвозди, опустили гроб в могилу. Только тогда Дуняша подошла к яме, чтобы попросить у покойной хозяйки прощения за то, что не смогла уберечь ее последнее пристанище от чужих людей.
Пожилой человек в немецкой форме с погонами майора шел по улице приморского города. Быстро темнело. Запахи цветов, как всегда в сумерках, стали сильнее. Невдалеке слышался шум прибоя. Вдруг из тени возле небольшого дома появились два человека в крестьянской одежде. Они выглядели вполне безобидными, и офицер хотел было пройти мимо. Однако незнакомцы заступили ему дорогу. Лица их показались майору знакомыми. Где он мог видеть их? Ах, да, на кладбище… это они под дулами автоматов раскапывали могилу фрейлины… Офицер настороженно взглянул на них, потянулся к кобуре с пистолетом.
— Не надо, господин! — мягко, почти ласково проговорил один из незнакомцев, и сжал руку офицера, словно железными клещами. — Не надо!
— Что… что вам нужно? — прохрипел офицер внезапно севшим голосом. — Я… я позову солдат…
— Не позовешь, господин! — возразил крестьянин. — Не успеешь. Не надо тебе было тревожить мертвых!
И в ту же минуту второй человек в крестьянской одежде ударил офицера ножом. Тот широко открыл рот, как выброшенная на берег рыба, но не смог вдохнуть. Колени его подогнулись, и офицер упал лицом на камни, нагретые за долгий день щедрым черногорским солнцем и еще не успевшие остыть.
Настя подъехала к дому, вошла в подъезд.
После приключений на кладбище капитан Ненароков взял с нее слово, что она больше не будет проявлять инициативу, не будет ни во что вмешиваться. Да она, в общем-то, и не собиралась.
С нее довольно приключений и опасностей. Нужно навести порядок в собственной жизни.
Жаль, конечно, что Сергей унес заветный сундук, Насте хотелось бы взглянуть на его содержимое…
Но, видно, не судьба.
Она поднялась на лифте на свой этаж, подошла к двери квартиры, достала ключи, вставила в замочную скважину…
И вдруг в спину ей уткнулось что-то холодное, и хриплый, надсаженный голос проговорил в самое ухо:
