Посетитель догадался, что ему нужно. Он вытащил из кармана своей куртки блокнот, вырвал из него лист, нашел в другом кармане огрызок карандаша и вложил бумагу и карандаш в руки больного. Руки эти снова ожили, задвигались, как два отдельных живых существа, карандаш принялся водить по бумаге.
Эти движения казались хаотичными, бессмысленными, однако на бумаге возникли какие-то каракули.
Больной замер, расслабился, как будто закончил важное и трудное дело. Посетитель осторожно взял из его рук бумагу и карандаш, взглянул на листок.
На первый взгляд нацарапанные на нем каракули казались бессмысленными, однако сутулый человек знал, что следует делать — он достал из кармана маленькое зеркальце, размером и формой напоминающее кредитную карточку, поднес его к бумаге и прочел отраженное в нем слово: «Зеркало».
— Но, учитель! — воскликнул сутулый человек. — Я нашел два старинных зеркала… они сделаны в Венеции, как ты говорил… я сделал все, как ты мне велел!
Больной снова затрясся, задрожал всем телом, глаза его вылезли из орбит, рот перекосился, и из него снова вырвался хриплый, раздраженный лай. Гость отшатнулся, побледнел, поднял руку, словно пытаясь заслониться от этого лая, от этого гнева.
Больной же вытянулся на тюфяке и снова заскреб руками.
Гость вырвал из блокнота еще один лист, вложил в руки больного бумагу и карандаш. Костлявые руки снова задвигались, на бумаге появились каракули — на этот раз несколько слов.
Гость едва дождался, пока больной закончит писать, нетерпеливо выхватил у него листок, поднес к своему зеркальцу и прочитал: «Не то! Тебе нужно зеркало, которое сделал Он — Хозяин».
Гость скомкал листок и перевел взгляд на лицо больного.
— Но, учитель, разве такое зеркало существует?
Тело больного снова затряслось, из горла вырвался хриплый, злобный лай. Казалось, недоверие ученика сводит его с ума.
— Я верю, учитель, я верю! — поспешно проговорил тот. — Я не сомневаюсь в твоих словах! Но скажи мне, где же я найду это зеркало? Дай хоть какую-то подсказку!
И снова руки больного задвигались, пальцы зашевелились, заскребли по тюфяку. На этот раз гость не раздумывал, он торопливо вложил в трясущиеся руки карандаш и бумагу.
И снова руки ожили, заходили ходуном, и снова карандаш стремительно заскользил по бумаге. Но когда больной затих, расслабился, а его гость взял листок — ему не понадобилось зеркальце, чтобы прочитать написанное.
На этот раз на листке не было написано ни слова — на нем был рисунок. Неожиданно точно и тщательно нарисованное женское лицо. Лицо молодой женщины.
— У нее? — проговорил гость, холодея.
Больной снова задрожал и залаял, но на этот раз в его хриплом лае было согласие, он подтверждал догадку ученика.
Но ученик не обрадовался тому, что верно понял подсказку. Наоборот, на его лице отразилось отчаяние.
— Она… она уже была у меня в руках! — выдохнул он. — Она была в моих руках… но теперь уже поздно! Поздно!
Тело больного снова затряслось, из его горла вырвался хриплый, злобный, ожесточенный лай.
— Мастер! Мастер! — мальчишка-подмастерье окликнул хозяина, переминаясь на пороге мастерской.
Мастер Луиджи неохотно оторвался от работы, повернулся, недовольно проворчал:
— Чего тебе? Ты разве не видишь, что я занят?
— Мастер. — Мальчишка выглядел смущенным и даже, пожалуй, испуганным. — Мастер, там пришел какой-то человек… какой-то очень странный человек… он хочет видеть вас…
— А я никого не хочу видеть! — рявкнул мастер Луиджи. — Я хочу, чтобы мне не мешали работать! Разве это не понятно? Ты должен прогонять всяких посторонних… если, конечно, это не заказчик или не покупатель. Ты это понял? Тот человек — он похож на заказчика или покупателя?
— Нет, не похож… — признался мальчишка, ковыряя пальцем в носу.
— Тогда ты должен его прогнать и не беспокоить меня по пустякам!
— Так-то оно так, мастер, да только он не уходит… он непременно хочет с вами поговорить…
— Ох, намучаюсь я с тобой! — Мастер Луиджи был от природы человек добрый, и подмастерья этим беззастенчиво пользовались. Вот и сейчас, вместо того чтобы вздуть мальчишку или хотя бы изругать его последними словами, он вздохнул, отложил инструменты и направился к дверям мастерской, чтобы самолично разобраться — кто там пришел и чего он хочет.
Двигало им отчасти любопытство, отчасти же сомнения в способностях подмастерья — вдруг он не смог признать в незнакомце богатого заказчика.
Впрочем, увидев этого незнакомца, мастер Луиджи сразу же уверился, что мальчишка прав: тот ничуть не был похож на заказчика. По виду его запыленного плаща сразу было понятно, что пришел он издалека. Казалось, на этом плаще осталась пыль дальних стран и незнакомых городов. Мастер Луиджи вздохнул с сожалением: сам он всю свою жизнь провел в пределах Светлейшей Венецианской республики, а большую ее часть — в стекольной мастерской на острове Мурано, унаследованной от доброй памяти отца. Обычно он об этом ничуть не жалел и только иногда, провожая уплывающие в дальние страны корабли, представлял себе эти дальние страны, полные чудес и диковин.
Незнакомец был так плотно закутан в свой плащ, что мастер Луиджи смог разглядеть только его глаза — странные, отсвечивающие тусклым блеском, как старое, покрытое патиной зеркало.
— Что вам угодно, милостивый государь? — осведомился мастер, вытирая руки и оглядывая гостя.
— Я хотел бы поработать в вашей мастерской, хозяин! — проговорил тот хриплым, неприятным голосом, в котором слышался незнакомый акцент.
Мастеру Луиджи приходилось иметь дело с самыми разными иностранцами — и с болтливыми, легкомысленными французами, и с грубыми, неотесанными баварцами, и с рослыми, простоватыми саксонцами, и с надменными испанцами, и с работящими, вспыльчивыми хорватами, но речь этого незнакомца не была похожа на чью-то, слышанную им до сего дня.
— Поработать в моей мастерской? — переспросил мастер, еще внимательнее приглядываясь к наглецу. — А с чего ты взял, государь мой, что я подпущу тебя к своей мастерской? Это лучшая мастерская на всем острове, и работать у меня — большая честь! Ее нужно заслужить! Скажи-ка мне, государь мой, у кого тебе прежде доводилось работать?
— Я мог бы назвать тебе мастеров, у которых работал прежде, да только вряд ли ты про них слыхал.
— А коли я о них не слыхал, государь мой, так о них нечего и разговаривать! Все лучшие в мире стекольных дел мастера работают здесь, на острове Мурано! Оттого-то весь христианский мир охотно покупает сосуды, украшения и зеркала нашей работы!
— Прости, хозяин, не хочу с тобой спорить, но если ты дашь мне только одну ночь — я смогу показать тебе свое умение. Ведь ночью твоя мастерская не работает?
